На входе меня встретил не Андрей, а
дворецкий, который попросил следовать за ним. Немного странно. Мы
поднялись по мраморным ступеням широкой лестницы, застеленной
ковровой дорожкой на второй этаж. О достатке семьи здесь кричало
абсолютно всё: элементы декора с позолотой, картины, антикварные
китайские вазы на подставках, люстры, бра в виде позолоченных
канделябров и так далее. Мы шли по коридору, и я чувствовал, что мы
идём куда-то не туда, комната Андрея находится точно не здесь.
Мы остановились перед большой
нарядной двустворчатой дверью. Дворецкий распахнул одну половинку и
жестом предложил проследовать внутрь. Сделав шаг вперёд, я понял,
что это рабочий кабинет Серафима Павловича Боткина. За столом сидел
сам Серафим Павлович, на одном из стульев для посетителей сидел
Андрей. Вид у него был немного странный, лицо серьёзное, вытянулся
словно лом проглотил и внимательно смотрел в мою сторону, как и его
отец. Главу семейства лично я вижу впервые, но лицо показалось
знакомым за счёт сработавших в подсознании образов.
— Проходи, Саш, присаживайся, —
сказал он и кивнул на второй стул для посетителей.
Я с достоинством приветствовал обоих
и сел, куда мне показали примерно в той же манере, как Андрей.
Атмосфера была довольно неловкой и словно напитанной статическим
электричеством.
— Саш, о твоих успехах и достижениях
я наслышан, — сказал Боткин старший. — Об этом знает весь город, а
вполне возможно, что и за его пределами. А вот о моём сыне все
знают, как о раздолбае и преступнике. То, что его оправдали и
освободили на мой взгляд не освобождает полностью от его вины. И,
ты представляешь, мне даже кажется, что он это понимает.
Граф печально ухмыльнулся и с
некоторой неприязнью посмотрел на сына.
— И вот я не знаю, — продолжил
Серафим Павлович, — радоваться мне тому, что он теперь на свободе
или наоборот грустить, Саш, как ты думаешь?
— Серафим Павлович, — начал я и
прокашлялся, чтобы очистить горло, — думаю, что Андрей давно понял,
что он в этой жизни делал не так и не будет повторять своих ошибок.
Да и потом, как можно не радоваться его освобождению, это же ваш
сын.
— Да, ты прав, — кивнул Боткин
старший, — это мой сын. Только вот почему-то в его случае яблочко
далеко от яблони упало, словно это не сын, а подкидыш какой-то.