— Потому что я так сказал.
Внизу живота растет огненный шар. Грудь разрывает от противоречивых желаний. Хочу его до безумия: пусть берет, как ему нравится. Но в то же время жажду взять верх и перетянуть одеяло на себя.
Призывно облизываю губы.
Дай мне ураган.
Тот, что столкнул нас в безумном танце при первой встрече. Крышесносный, выжигающий кислород, сметающий все на своем пути.
— Олег, ты жесток. Я соскучилась, — извиваюсь в его руках от нарастающего желания.
— Прости, — Шершнев внезапно отстраняется.
Хватаю ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Широкая ладонь скользит по шее, а в его взоре тлеют угольки сожаления.
— Я тебя не трону, — гладит пульсирующие следы нашей недавней ссоры.
Инстинктивно подтягиваю колени, кутаюсь в плед. Стараюсь, чтобы это не выглядело бегством, но слишком поздно. Он меняется в лице и расстроенно качает головой. Образ тускнеет, словно по нему проводят ластиком.
— Никогда, Лен, чтобы ты не натворила, — говорит Шершнев с нескрываемым сожалением. — Испугалась?
— Кого? Тебя? — фыркаю, а сама сбрасываю призрачную паутину подступившего страха. — Еще чего.
— И ты меня не ненавидишь?
— Это спорный вопрос, — вытягиваю губы трубочкой. — Если исключить красные черевички, твое ужасное поведение вчера, утром и, дай подумать, примерно всегда, то ты приятный парень.
— Спасибо за комплимент, — язвит в ответ. — Ты тоже ничего, когда спишь зубами к стенке.
Недовольно цокаю.
— Вот же! Не выдерживаешь ты, Шершнев, даже получаса. А такое было многообещающее начало.
— Продолжим после результатов теста, — обрубает и поднимается на ноги под скрип дивана.
Разочарованно бью кулаком по подушке, затем укладываюсь на нее и пристраиваю сложенные ладони под щекой. Звон ключей и шарканье подошвы действуют, как снотворное. Меня отключает в тот же миг, когда щелкает замок.
— Поцелуй меня.
Недоуменно распахиваю глаза. Запыхавшийся Шершнев стоит передо мной. Вижу мокрые волосы, влажный шарф и холодные руки, которые касаются моего лица.
Это сон?
Перед глазами все расплывается. Теряюсь, поскольку не понимаю, что происходит. Возбуждение трепещет в груди, обращается в сотню несчастных мотыльков. Они рвутся наружу, пока сердце больно колотится об ребра.
Или нет?
Протест замирает на кончике языка. Перепады настроения Шершнева мне не по душе. Достаточно моих. Но сейчас это неважно. Если протяну еще минуту, то чертовы мотыльки разорвут меня в клочья.