Я неловко взобрался на телегу, чувствуя себя актёром без единой
репетиции. Вещи были увязаны, прощание с семьёй не
предусматривалось — судя по всему, я был персоной нон грата в
собственном доме. Боярском доме. В мире, где царствовала Екатерина
II в 1807 году.
Агафья всхлипнула, крестя меня на прощание:
— Господь с тобой, Егорушка. Не пропади там. Пиши хоть иногда…
Если грамоту не забудешь в своей глуши!
Телега тронулась, колёса заскрипели по гравию подъездной дороги.
Я обернулся в последний раз на огромный дом, который мог бы быть
моим наследством, если бы «я» не был таким идиотом.
По дороге, наблюдая бескрайние русские пейзажи и ощущая каждую
кочку (амортизация в те времена заключалась в пучке соломы,
брошенном на дно телеги), я погрузился в размышления.
Мир вокруг был абсолютно реальным — каждый толчок телеги, запах
лошадиного пота, скрип колёс, жужжание мух… Солнце пекло сквозь
тонкую ткань сюртука, который я надел поверх рубахи. Где-то в небе
пел жаворонок. Возница негромко посвистывал, изредка пощёлкивая
кнутом, не обращая никакого внимания на свой живой груз.
И всё же это был не мой мир. Не та история, которую я изучал.
Что произошло иначе? В какой момент история пошла другим путём? И
что мне теперь делать с этим знанием, которое стало
бесполезным?
Может, это всё же сон? Или бред человека, находящегося в коме
после аварии в метро? Или, может быть, я умер, и это какое-то
странное посмертие?
— Далеко до Уваровки? — спросил я возницу, пытаясь отвлечься от
мрачных мыслей.
— День пути, барин, — ответил тот, не оборачиваясь. — К вечеру
доберёмся, коли Бог даст. Да, дорога нынче не ахти, мосток размыло
после дождей. Придётся кругаля дать, через Верхние выселки.
Я вздохнул и попытался устроиться поудобнее на жёсткой телеге.
Впереди был целый день тряски и целая жизнь в чужом времени, чужом
теле и чужой истории.
Глядя на бескрайние поля и леса, раскинувшиеся по обе стороны
дороги, я внезапно осознал: что бы ни случилось, назад пути нет.
Только вперёд — в неизвестность, в деревню Уваровку, в
разваливающуюся избу, в новую жизнь.
Одно я знал точно: менеджер Алексей Романов умер в том метро.
Теперь я — Егор Воронцов, опальный сын боярина, отправляющийся в
ссылку. И мне предстоит заново учиться жить — в мире, где Екатерина
Великая не умерла в 1796 году, где история пошла совершенно другой
дорогой.