— Митяй! — окликнул я парня, который тащил корзину, пыхтя и
вытирая пот со лба свободной рукой.
— Чего изволите, барин? — отозвался он, не замедляя шага.
— Давай бери часть рыбы, хвостов пять самых крупных, и неси к
Илье домой. Скажи, чтоб тот жене отдал, а та приготовила уху — так
и скажи: барин ухи изволит. Да, и попроси у неё пару щепоток соли,
можно даже три или четыре и перца. И не забудь сказать, что верну
вдвойне. Как только раздобуду.
Последнее я добавил уже тише, больше для себя. Действительно,
где я возьму соль в этой глуши? Но это были заботы завтрашнего дня,
а сегодня хотелось просто насладиться результатом удачной
рыбалки.
— Сделаю, Егор Андреевич! — бодро отозвался Митяй и принялся
перекладывать самую крупную рыбу в отдельную кучку на траве.
Он быстро рассортировал рыбу — мелочь в одну сторону, покрупнее
в другую — и умчался так быстро, будто за ним гнались все
разбойники губернии. Ноги мелькали, пыль столбом, даже собаки не
успели залаять. Я же, глядя на оставшуюся рыбу, призадумался.
Жарить не на чём, да и банально как-то. Уху сделают, это понятное
дело, а вот закоптить бы… Тут задача посложнее.
Вспомнил, как в детстве с отцом на даче мастерили коптильню из
старого ведра — примитивную, но рабочую. Щепки ольховые на дно,
решётка наверх, крышка — и дело с концом. Но где ж её взять здесь?
Конечно, ни ведра металлического, ни проволочной сетки. Зато я уже
пристрастился из подручных средств делать всякие полезные вещи.
Руки сами просились к работе, мозг уже чертил схемы будущей
конструкции.
Корзину с рыбой оставил в сенях, накрыв холстом, чтобы мухи не
докучали, а сам первым делом потащился снова к покошенной избе —
той самой, что стала моим личным складом строительных материалов.
Каждый раз, проходя мимо, я мысленно инвентаризовал то, что там
оставалось: доски, бруски, какие-то скобы непонятного назначения,
петли.
Доски там ещё были, не все ещё растащили местные умельцы.
Правда, остались кривоватые, с занозами, готовыми впиться в пальцы
и ладони при первом неосторожном движении, но всё же смог выбрать
четыре штуки — самые ровные из всей этой древесной разношёрстности.
И ещё взял пару коротких брусков, которые торчали из стены, словно
рёбра какого-то деревянного скелета. Выдернул их, поскрипывая
зубами от усилия — дерево намертво вросло в глину.