Фома с Пелагеей украдкой переглянулись. А Маша, или кто она там
на самом деле, только хихикнула, но в глазах её мелькнула искорка
любопытства, которую нельзя было не заметить.
Я отвернулся, глядя на приоткрытое окно. «Уваровка, твою мать!
Что ж ты мне всё подкидываешь да подкидываешь?»
Ну, если это шанс начать всё заново, я его не упущу. Я и деревню
подниму из этой нищеты и запустения, и Фому в дело верну. И, может,
даже разберусь, что за чертовщина с этой Машей творится. Слишком уж
неожиданно это совпадение. И совпадение ли?
Телега скрипела, как старая шарманка, пока мы тащились из
Липовки обратно в Уваровку. Солнце клонилось к закату, заливая поля
багрянцем, будто кто-то разлил вино по всему горизонту. Воздух
становился прохладнее, и в нём уже чувствовался запах вечерней
росы.
В телеге среди узлов и пожитков сидели Пелагея — жена купца Фомы
— с дочкой Машей, да жена Петра, брата Ильи, с тремя малыми детьми.
К самой телеге на поводу была привязана корова. Пётр с Фомой шагали
позади, пыхтя под тяжестью узлов, которые уже не поместились на
повозку,
Я с Ильёй плёлся сбоку, поглядывая периодически на Машу.
Она сидела у самого края телеги и придерживала рукой платок от
ветра. То и дело бросала на меня взгляды — быстрые, как искры от
кремня, но каждый раз, когда наши глаза встречались, она тут же
отворачивалась, словно спохватившись. Каждый раз, ловя её взгляд, я
чувствовал, как в груди что-то сжимается.
Моя Машка… Хоть и не та, что осталась в Москве XXI века, с её
усмешками и подколками про кофе на Арбате. Но как будто она — те же
ямочки на щеках, тот же взгляд, будто она знает про меня больше,
чем я сам. В её глазах читалось что-то такое… знакомое, родное, что
сердце начинало биться чаще.
Я даже себя одёрнул и отвернулся, чтобы не пялиться, но сердце
ныло, как после долгого бега. Даже мысль проскочила безумная — а
что, если взять и выложить всё как на духу? Но как? «Здравствуй, я
из будущего, а ты — копия моей девушки, моей невесты»? Смех, да и
только.
Пока я был весь в гляделках с Машей — любуясь, как солнце играет
в её волосах, — Илья шагал с другой стороны и всё время что-то
бубнил по дороге. Но я его почти не слушал, увлечённый собственными
размышлениями.
В голове вместе со всем остальным крутились мысли про три дня,
которые я прожил в этом мире, в Уваровке. Три дня — будто три года
прошло. И хотя что я там сделал? И то теперь все в деревне смотрят
на меня как на диковинку заморскую. А ещё староста Игнат Силыч с
его вечно кислой рожей… Во! Вспомнил! Вот о чём я хотел расспросить
Илью.