Она выслушала новость от мужа и тут же всплеснула этими самыми
натружёнными руками, а потом, кинулась ставить самовар,
приговаривая что-то про Божью милость и неожиданные радости. По
кухне поплыл аромат трав — мяты, липового цвета, чего-то ещё
домашнего и уютного.
А потом из горницы вышла девушка.
Я замер, как громом ударенный. Время будто остановилось.
— Машка, — непроизвольно сказал я и уже в мыслях додумал: моя
Машка.
Те же русые волосы, заплетённые в тугую косу, тот же взгляд —
чуть насмешливый, но тёплый, как июльское утро. Те же точёные черты
лица, та же манера слегка наклонять голову, когда прислушивается.
Даже походка такая же — лёгкая, грациозная, словно она не идёт, а
плывёт по воздуху.
— Барин, — улыбнулась она, и эта улыбка пронзила меня насквозь,
— а откуда вы знаете, как меня кличут?
Я открыл рот, но слова застряли где-то в горле. Перед глазами
мелькнула Москва — кафе на Арбате, её смех над моим неумением пить
латте без пенки на носу, наши прогулки по вечернему городу, когда
фонари отражались в лужах после дождя. И вот сейчас она стоит
передо мной тут, в девятнадцатом веке. Или всё-таки не она?
Да нет же, она! Каждая черточка лица, каждый изгиб бровей — всё
до боли знакомо. Сердце заколотилось, как после спарринга, когда
кровь стучит в висках и трудно дышать.
— Угадал, — выдавил я, стараясь не выдать смятения, что
творилось в душе. — Бывает, знаешь, имя само на язык просится.
Она засмеялась — это был тот самый смех, мелодичный и чуть
хрипловатый, который я помнил так отчётливо. Но в нём не было
узнавания, той искорки, которая говорила бы о том, что она тоже
помнит. Для неё я был просто незнакомым барином, случайно угадавшим
её имя.
— Небось, колдун вы, барин, — подмигнула она, и в этом жесте
была вся она, та самая, из другого времени, из другой жизни. Из
нашей с ней жизни.
Фома с гордостью посмотрел на дочь:
— Машенька у нас рукодельница, во всей округе такой нет. И
грамоте обучена, и счёту. Помогала мне, когда торговлишкой ещё
занимался.
Пелагея, суетясь у самовара, добавила:
— А ещё петь горазда, как соловушка. И характер у неё ровный, не
то что у иных девок.
Маша покраснела от материнских похвал, но не смутилась, а лишь
качнула головой:
— Ну что вы, матушка, при барине-то!
Я стоял и не мог оторвать взгляда. Как такое возможно? Неужели
судьба играет со мной, показывая то, что я потерял, в новом
обличье? Или это знак, что здесь, в этом времени, у меня есть
второй шанс?