Мысли опережали одна другую. Можно было бы начать с простого —
оконное стекло для себя, для местных помещиков. Потом наладить
производство посуды. А там, глядишь, и до художественного стекла
дойдём… Да что там говорить, можно будет целую империю построить на
этом кварце!
— Барин, а может, отдохнём? — простонал Митяй, останавливаясь и
ставя мешок на землю. — Тяжко больно…
— Терпи, казак, — подбодрил я его. — Видишь вон ту рощицу? До
неё дотащим, там и передохнём. А потом уж до дома рукой подать.
Вернувшись в Уваровку, когда уже солнце клонилось к закату,
окрашивая небо в алые и золотистые тона, мы бросили мешок во дворе.
Я сказал Митяю, чтобы в сарай занёс, а то мало ли — дождь пойдёт,
чтобы не промок наш драгоценный груз.
— И смотри, никому пока ни слова, — добавил я, понизив голос до
заговорщицкого шёпота. — Время придёт — все узнают. А пока
молчок.
Митяй кивнул, хотя в глазах его читалось недоумение. Бедняга не
понимал, что он только что помог перенести целое состояние.
Заглянул к мужикам, которые трудились в избе. Те вовсю стучали
молотками, вбивая клинья как распорки. Работа кипела — внутренняя
стена уже была готова, стояла прямо как будто бы здесь и была
всегда. Да и дверь уже заканчивали делать с этой стороны — одну ещё
когда уходил навесили, вторую сейчас подгоняли по размеру.
Прохор с Фёдором сколачивали топчаны — простые, но крепкие. Не
должны развалиться такие кровати, прослужат какое-то время.
— Ай, молодцы, мужики! — похвалил я их, осматривая работу. — Вас
тут ещё на пару дней запрячь, так вы дворец выстроите! Будут хоромы
получше, чем у барина вашего.
Те смущённо заулыбались, покраснели как маки, и Прохор, которого
я окрестил про себя ворчуном, сказал:
— И вам, барин, тоже сделаем хорошую избу. Только времени не
хватает на всё сразу. Да вы не беспокойтесь — управимся!
Я лишь кивнул, а спустя каких-то полчаса услышал, как заскрипела
телега. Илья с Петром вернулись с Липовки, притащив баулы с вещами.
Лошадь тяжело дышала, явно устала от груза и дальней дороги.
Среди привезённых вещей оказался и сундук Фомы, да пара его
баулов, от чего тот аж просиял как медный самовар и принялся
благодарить Петра.
— Спаси тебя Господь, Петрушка! Думал уж, пропали мои пожитки! А
тут вон они, целёхоньки!
Пётр же, вытирая пот рукавом, доложил мне: