Товарищей по
камере было пятеро. Четверо сидели на лавках за столом, а один,
неопрятный, с отталкивающей внешностью в стороне на шконке около
унитаза.
Один из четверых
был практически малолетка. Худющий, выбритый налысо. Рожа наглая и
тупая до безобразия. Рядом жилистый дядя лет сорока, лицо, как из
гранита, рубленное, шрам через всю щёку, седой ёжик волос, взгляд
медвежий, равнодушный. На нём была серая майка алкоголичка, не
скрывавшая декоративного убранства плеч и груди.
Рядом с ним сидел
здоровенный лось с пивным пузом и кулаками гирями. Нос переломан,
брови исчирканы полосками шрамов. Тоже в алкоголичке и тоже с
партаками. А на краю скамьи, в тёмно-синем спортивном костюме сидел
коренастый узбек и ел конфеты, на меня даже не глядел.
Спальных мест было
двенадцать — по три двухярусных кровати вдоль стен. Все первые
этажи были заняты, кроме двух шконок — рядом с чуханом и напротив
него, рядом с дверью.
— Кто такой? —
спросил седой.
Хер их знает, как
с ними говорить на их языке… С блатными жизнь сводила, конечно, но
не слишком близко и не по их правилам.
— Величают
Стрелой, взяли ни за что. Какая тут у вас шконка
свободна?
— А вон, с Макакой
рядом приземляйся, — заржал молодой. — У параши. Других нет. Можешь
под мою занырнуть.
Седой глянул на
него волком, и тот сразу остыл, замолчал.
— Как это ни за
что? — нахмурился седой и неодобрительно покачал головой. — Ты от
людей зря скрываешь, неправильно начинаешь. Ты кто по жизни,
Стрела? Какая ходка у тебя? Давай, колись, пацанчик, а то может ты
петух пробитый, кто тебя знает. Ну-ка, Метла, изобрази.
Молодой вскочил на
лавку, встал в позу оратора и продекларировал:
— Петушок, петушок,
Золотой гребешок,
Масляна головушка,
Шёлкова бородушка,
Выгляни в окошко,
Дам тебе горошку.
Метла прочёл эти
строки, кривляясь и копируя интонации, свойственные женщинами.
Громила слева от седого заржал.
— Ты, кстати,
какая Стрела, московская или, к примеру, владимирская? А может,
ещё, какая?
— Точняк, Гапон! —
воскликнул молодой шнырь и, соскочив с лавки, подвалил ко мне. —
Стрела же женский род! Подозрительно, братва!
— А Метла какого
рода? — усмехнулся я. — Кент я московский, местный, кликуха Стрела.
Ходок нет. А за то, что я нормальный пацан Фадей сказать
может.
Саня Фадеев, мой
кореш, школьный товарищ, выбравший кривую разбойничью дорожку, был
единственным, кто звал меня Стрелой. За дерзость в сочетании с
острым умом, а также благодаря удачливости и упрямству он рано
заработал авторитет и даже короновался где-то на Кавказе. Впрочем,
в том, что он к этому моменту уже был законником, я бы не
поручился. Но точно короновали его в молодом возрасте.