Я помню всё: спецоперации, убийства, предательство. Помню, как
умирал в луже собственной крови. Иногда просыпаюсь с криком, няньки
думают — кошмары.
Отец говорит, что наша кровь чистейшая в королевстве. Смешно.
Кровь везде одинаково красная — это я знаю наверняка. И она не
поможет, когда кредиторы придут забирать последнее.
Вторая жизнь. Второй шанс? Или новая тюрьма? Время покажет... Ну
кое что жизнь мне уже показала, например моего старшего
брата...
Мой старший брат, Эдмунд, олицетворял всё, что я презирал в
аристократии (или скорее в элите) ещё в прошлой жизни. В свои
четырнадцать лет он уже был законченным снобом, смотрящим на мир
через призму собственного превосходства.
— Тогрин, стой прямо! — кричал он, когда заставал меня играющим
с детьми слуг. — Ты позоришь наш род!
Его гардероб всегда безупречен, даже несмотря на финансовые
трудности семьи. Отец продавал земли, а Эдмунд требовал новый
камзол с золотой вышивкой. Он подражал манерам столичных щёголей,
хотя сам никогда не бывал дальше соседнего графства.
Каждый раз, когда приезжали гости, он превращался в карикатуру
на аристократа: преувеличенно растягивал слова, демонстративно
морщился от "простолюдинских манер" и цитировал книги, которые
никогда не читал.
С учителями вёл себя заносчиво, со слугами — жестоко, с отцом —
подобострастно, а со мной — снисходительно, словно я был досадным
недоразумением в его идеальном мире.
А ещё в моей жизни есть такая лапочка — моя сестра Элинор.
Несмотря на то, что ей всего четыре года, а мне два, она относится
ко мне как к равному, не как к младенцу.
Когда няньки не видят, она прокрадывается в мою детскую, садится
рядом с кроваткой и показывает свои игрушки. Её кукла "леди
Розалинда" часто "разговаривает" со мной.
— Тогрин, смотри! — шепчет Элинор, протягивая мне деревянную
лошадку.
В такие моменты я благодарен за детское тело — никто не
подозревает, что за моими улыбками и агуканьем скрывается разум
взрослого мужчины, помнящего запах пороха и вкус крови.
Есть ещё одна сестра в нашей семье — самая старшая, Вероника. Я
видел её всего раз, когда мне был год. Она приезжала домой после
своего замужества.
Помню, как она вошла в залу — высокая, стройная, с идеально
прямой осанкой. Её лицо было красивым, но словно высеченным изо
льда. Глаза — тёмно-синие, как полуночное небо — смотрели сквозь
людей, а не на них.