Я обернулась к нему с той отчаянной прямотой, с какой может
говорить только дочь с отцом, когда весь мир начинает рушиться. Я
повторила. Слово в слово. Без ужимок и прикрас. Рассказала о снах,
о том, как он смеялся, как всё это началось.
Отец выслушал. И снова посмотрел на него.
А Гирвальд, как и раньше, не растерялся.
— Уважаемый ярл, — произнёс он с легкой тенью уважительной
насмешки. — Если бы я знал, что моя любовь к вашей дочери
превратится в обвинение в колдовстве, я бы и правда пошёл к ведьме.
Но я, увы, не такой умный. Я всего лишь дурак, который влюбился не
в ту женщину.
И он поклонился.
И мой отец… вздохнул. Тяжело. Усталое лицо, морщины, глаза, в
которых вместо гнева была — жалость.
— Ливиана, — сказал он, — может, тебе стоит отдохнуть? Иногда
сны — просто сны. Не всё, что нас пугает, создано злом.
Я даже не сразу поняла, что именно сказал мой отец. Понадобилось
какое-то время для того, чтобы осознать шокирующую правду. Мой отец
— человек, которого я больше всех уважала, которому верила, за
которого готова была сражаться — он не поверил мне.
Это было настолько неожиданно, можно даже сказать невероятно,
что я буквально растерянно замерла, не зная, что делать дальше.
Я не помнила, как вернулась домой. В голове всё гудело — не
мыслями, а обидами, как будто в черепе застрял рой ос, каждая из
которых жужжала своё: «не поверил», «не защитил», «не увидел». Я
шла, как подстреленная птица, у которой ещё сохранилась гордость,
но уже отказали крылья. Слёзы не текли — в этом не было ни сил, ни
смысла. Всё внутри будто застыло, сжалось в ледяной шар, в который
не мог проникнуть ни гнев, ни боль, ни тепло. Ни слова от отца, ни
взгляды толпы, ни притворно сочувственные взгляды женщин, которые и
рады были, что прекрасной дочери ярла тоже может быть плохо.
Значит, не такая уж она и идеальная.
Я закрылась в комнате и долго просто сидела, прижавшись лбом к
деревянной раме окна. Воздух был холодным, как и я. Даже огонь в
очаге казался чужим. Меня трясло. И я не знала — от ярости ли, или
от чего-то более страшного. Это чувство, которое я поначалу не
осознавала, теперь расползалось под кожей: желание бежать, куда
угодно, прочь, не важно куда, лишь бы освободиться от его
присутствия. Он был во мне. В теле. В крови. В снах. Я чувствовала,
что это не просто навязчивость. Не просто мужская настырность,
которой меня пытались утешить. Это было нечто большее. Сильнее.