Вернувшись в имение, я первым делом
пошел в свою берлогу — в мастерскую. Здесь, среди родных запахов
раскаленного металла, угля и масла, я был на своем месте. Здесь
царил порядок и логика, а не столичные подковерные игры. Я подошел
к большому столу, где лежали чертежи моего последнего амбициозного
проекта, который мог стать ключом к моей свободе.
Конвертер.
Я провел рукой по чертежу. Эта
«груша», способная превращать паршивый чугун в качественную сталь,
была моим единственным шансом наконец-то получить металл для
винтовки СМ-1, для легких пушек, для брони. Я мог построить свою,
независимую производственную базу, которая не будет зависеть ни от
капризов уральских заводчиков, ни от поставок из-за бугра. Но
теперь я понимал, что это не техническая задачка, а вопрос
выживания. По-настоящему рулит ситуацией тот, кто контролирует
производство стали.
Я мысленно начал прикидывать масштаб
бедствия. Проблемы, которые раньше казались просто сложными, теперь
выглядели практически нерешаемыми. Это был не один вопрос, а целый
клубок, который предстояло распутать.
Первое и самое главное — футеровка.
Внутренняя обкладка конвертера. Я взял в руки обычный печной
кирпич. При температуре жидкой стали, а это полторы тысячи по
Цельсию, он просто потечет, как масло. Нужны огнеупоры. В моей
прошлой жизни для этого использовали динас или магнезит. А здесь? А
здесь их просто не было. Значит, надо начинать с нуля. С
геологической разведки — посылать экспедиции на поиски нужных
минералов. Потом — организовывать карьеры. Потом — строить
отдельные печи для обжига этих кирпичей по специальной технологии.
Это не задача, это, мать его, создание целой новой отрасли.
Второе — дутье. Чтобы выжечь из
чугуна лишний углерод, нужен мощный и непрерывный поток воздуха под
давлением. Мои нынешние мехи, работающие от водяного колеса, — это,
конечно, хай-тек по местным меркам, но для конвертера они, что
мертвому припарка. Нужен поршневой компрессор. А чтобы его крутить,
нужна паровая машина. Еще один гигантский проект. А это — точное
литье здоровенных цилиндров, притирка поршней, хитрые клапаны. Это
целая новая вселенная точной механики, о которой тут имели весьма
смутное представление.
И третье, самое тонкое — контроль
химии. В XXI веке лаборант засунул бы пробу в спектрометр, и через
минуту получил бы полный расклад. Здесь же — только глаз, нюх и
интуиция. Значит, мне придется обучать мастеров, придется создавать
новую касту — сталеваров-виртуозов, которые годами будут учиться
определять готовность плавки по цвету пламени из горловины
конвертера, по снопу искр, по звуку — от глухого гула до
оглушительного рева. Мне нужно было превратить точную науку в
высокое, почти шаманское искусство.