В кабинет Брюса я влетел, как на
пожар, мимо ошалевшего секретаря. Граф стоял у окна. В полумраке,
при свете одинокой свечи, его фигура казалась вырезанной из тени.
Ну и видок у меня, должно быть, был — неспавший, злой,
запыхавшийся. Да и плевать. Я подошел к столу и без всяких
расшаркиваний шлепнул на него свою карту.
— Яков Вилимович, наш план слили. Но
это не повод для расстройства. Это наша возможность все исправить с
наилучшей выгодой для себя.
И меня понесло. Я говорил быстро,
горячо, тыкал пальцем в карту, чуть ли не чертил схемы в воздухе. Я
защищал свой «Двойной Обман», как диссертацию — четко, с раскладкой
по рискам, с ожидаемой выгодой. Объяснял, как Орлов со своим
отрядом будет водить шведов за нос, как их знание станет их же
капканом. Как мы с основным отрядом тихой сапой просочимся к другой
цели, пока враг гоняется за приманкой. В каждое слово я вкладывал
всю злость и энергию этой ночи. Я был уверен, что выдаю ему
гениальное в своей наглости решение.
Брюс слушал, не меняясь в лице. Лишь
изредка кивал, и было непонятно — то ли соглашается, то ли просто
проявляет вежливость. Когда я наконец выдохся и замолчал, в
кабинете повисла тишина — я даже слышал как трещит фитиль свечи. Я
ждал его реакции, готовый к любому раскладу: к спору, к критике, к
приказу отменить все к чертям собачьим. Но уж точно не к тому, что
случилось дальше.
Брюс медленно откинулся в кресле,
закинул руки за голову, посмотрел в потолок и… заржал. Не хмыкнул,
не усмехнулся, а именно заржал в голос, от души. Таким я его не
видел ни разу. Этот совершенно неуместный хохот меня возмутил. Я
остолбенел. Вся моя бессонная ночь, страх за людей, выстраданный
план — и в ответ — смех. Кровь ударила в виски. Это было
обидно.
— Вам весело, Яков Вилимович? —
выдавил я, осознавая, что начинают чесаться кулаки. — На кону сотни
жизней, а вы…
— Уймись, барон, — Брюс наконец
просмеялся, вытирая выступившие слезы. Он посмотрел на меня, в его
глазах, к моему полному изумлению, не было и тени насмешки. Только
искреннее, почти отеческое восхищение. — Не кипятись. Я не над
тобой смеюсь. Я от удовольствия. Ты превзошел все мои ожидания.
Я тупо уставился на него.
— Видишь ли, Петр Алексеич, —
продолжил он, мигом посерьезнев, — то, что ты сейчас тут нагородил…
это было очень интересно.