— О, а вот и Платон Альбертович, — проговорила Людмила.
Все по стойке смирно выпрямились, приготовились, как девочки лёгкого поведения на панели, когда выбирают из «ассортимента». Ну, или как щеночки, которые будут чертовски милыми и порадуют больше всех глаз. Но как только фигура появилась в дверях, моё сердце чуть не разорвалось. Отшатнулась, каблук повело и единственное, что успела, — упереться ладонями в стол. Меня аж затошнило, и всё дерьмо, которое я пыталась унять много лет, снова закипело. Этого не может быть. Он был лишь фантазией, иллюзией. Побочным эффектом от моих таблеток. Я ведь сама себя убедила в этом. Неконтролируемо начала бормотать, что это полный бред.
— Вам плохо? — услышала знакомый голос, который за столько лет изменился, стал ниже и шершавей. Он кусал мою кожу, пуская по телу крупную дрожь. — Девушка.
— Это лишь глюки, — пробормотала, словно в бреду.
— Извините, — похлопал он меня по плечу. Я вся сжалась от неожиданности и медленно повернулась к источнику звука. Он выпучил глаза и явно узнал меня. Но ведь… я думала, что он лишь воображаемый друг. Такого быть не может. Мы не могли быть друзьями. Он же Никольский, а я… так. Но этот шёпот я ни с чем не перепутаю: — Мара.
— Тоха, — на выдохе выпалила с облегчением. Я обрадовалась тому, что не психичка. Что всё было по-настоящему.
Тоха переместил ладонь с плеча мне на шею. Этот привычный жест вызвал трепет внутри. Мне словно опять было семнадцать и я бесповоротно была влюблена в придурка, который любит грызть семечки и жевать холодную кукурузу из банки. Он второй ладонью потянулся к моей повисшей чёлке, которая вечно падала на глаза. Я вспомнила даже, как Он вечно ворчал, что когда-нибудь ослепну из-за того, что волосы перекрывают зрение. А ещё постоянно собирал мне хвост на макушке и подтрунивал над тем, что я похожа на пальму.
— Столько лет, Мара. Господи, — от его голоса у моего лица губы вспыхнули от жара его дыхания.
— Ты настоящий, — на выдохе с опаской прошептала я, пошатнувшись. — Ужас какой! Ты, блин, реальный! — неожиданно перешла на крик, который его удивил. — Ты Никольский! Господи! Твоя мать!
— Успокойся, — выставил руки Платон. Он повернулся к Людмиле и кивнул в сторону двери.
Девушка оказалась не глупой. Все быстро скрылись за дверями стеклянной перегородки. Платон взял пульт со стола, нажал на кнопку, и стеклянная перегородка скрылась за жалюзи. Платон аккуратно положил пульт на стол и из-под бровей посмотрел на меня. Он шагнул ко мне, я от него. Для меня это был кошмар во плоти. Я целый год лечилась от этого бреда! Посещала психологов, психиатров! Потому что никаких восемнадцатилетних Антонов не проживало в том маленьком посёлке! Не было! Я тогда реально решила, что тронулась умом.