— Кирилл! Вставай, слышишь?
Нас берут в кольцо!
До Кирилла только сейчас дошло
— стрельба оборвалась. Тишина давила сильнее, чем автоматные
очереди. Значит, духи готовятся к броску — к последнему. Он
медленно опустил Гришино тело на горячие камни. Закрыл ему глаза
ладонью — коротко, по-мужски. Взял автомат. Руки дрожали, но он
заставил себя подняться.
— Пошли, — хрипло сказал он. —
Пока не поздно.
Они попятились вдоль скал,
тяжело дыша и волоча за собой Толю — рация болталась на ремне,
кровь уже подсохла на форме. И Гришу пришлось оставить — это
резануло сильнее пули… Бросить своего! Но сил тащить двоих не было
ни у кого.
И только к закату они
добрались до БТРа. Солнце уже садилось в пыльном мареве. Ехали
обратно молча. Дорога трясла и гремела, но никто не жаловался.
Каждый сидел в своей скорлупе боли и злости. Кирилл курил одну за
другой, но табак не чувствовался вовсе. Перед глазами стояло
Гришино лицо, его последние слова, и всё внутри ломалось на острые
осколки.
Там, в ущелье, остался не
только товарищ — там похоронили и ту простую веру, с которой
приехали сюда. Осталась наивность, осталась надежда, что «всё будет
хорошо». Теперь это было где-то далеко, рядом с телом
Гриши…
Осень обдала меня ледяным
дождём, будто намекнула — третий курс не даст поблажек. Над плацем
нависло серое небо, и казалось, что оно вот-вот рухнет прямо на
наши головы.
— Сенька, ты чего такой
кислый? — боднул меня плечом Лёха Форсунков, здоровяк с вечным
аппетитом и вечной улыбкой.
— Отстань, Форсунков, —
буркнул Рогозин, подтянув ремень с педантичной тщательностью. —
Семёнов просто понял — теперь у нас не игрушки. Специализация на
носу, потом диплом — не до веселья.
— А я вот по Гурову
соскучился, — расплылся в широкой ухмылке Коля Овечкин, наш
курсовой богатырь. — Интересно, прапорщик за лето хоть раз
улыбнулся? Или всё такой же медведь хмурый?
Ну да, Гуров до сих пор нас
всех знатно напрягал и мы почему-то его побаивались больше, чем
всего командования. Он заведовал складами и внушал страх даже
старшинам. Но сегодня мы его едва узнали — лицо небритое, глаза
красные, плечи опущены.
— Товарищи курсанты! — рявкнул
он привычно, но голос дрогнул. — Склад номер три! Проверка
боеприпасов! Марш!
Мы выстроились по уставу… Шаг
вправо — побег, шаг влево — провокация. По пути же Лёха шепнул мне
на ухо.