Мы стояли по стойке «смирно»,
будто вбиты в этот казённый линолеум, но внутри у каждого гудела
нестерпимая гордость. Мы сделали то, что должны были сделать. Мы не
просто защитили честь училища — мы отстояли справедливость, как
учат в уставе и как велит совесть.
И в тот вечер, когда
дневальный уже глушил свет, я лежал на жёсткой койке и слушал, как
по подоконнику барабанит осенний дождь. Казалось, он смывает всю
липкую ложь, всю ту грязь, что пыталась въесться в нашу жизнь. И
оставляет только чистую правду — и нас самих, голых перед
собственной совестью.
Лёха уже храпел на соседней
кровати — по-детски, беззлобно. Пашка ворочался, бормоча что-то про
завтрашний развод. А Коля тихо насвистывал мелодию сквозь зубы,
чтобы никого не разбудить. И я чувствовал — это не просто
сокурсники. Это настоящие друзья — те, с кем можно идти хоть в
огонь, хоть под пули. В этом и была наша сила — плечо к плечу, до
конца.
За стеной же слышался шаг
офицера дежурного — тяжёлый, уставший. А нам вдруг стало легко,
потому что мы все сделали правильно…
Осень
1985 год
Холодный альпийский ветер
резал улицы Женевы, трепал флаги на фасадах правительственных
зданий, словно проверяя на прочность не только ткань, но и нервы
людей внутри. Снега еще не было — только хрустящий воздух, густой
от предчувствия зимы и чего-то большего — перемен, которые уже
стучались в двери истории.
В особняке «Мезон де Сар»
стояла напряженная тишина — та самая, что бывает перед грозой,
когда молния еще не ударила, но уже пахнет озоном. Михаил Сергеевич
Горбачёв стоял у высокого окна, взгляд его упирался в темную гладь
Женевского озера. Пальцы нервно теребили папку с аналитическими
записками — свежими, пахнущими типографской краской докладами
МИДа.
А в другом крыле особняка, где
ковры были другие, а мебель строже, Рональд Рейган листал свои
записи. Несмотря на возраст в глазах была всё та же мальчишеская
искра. Рядом сидел Джордж Шульц — госсекретарь с лицом математика и
нервами хирурга.
— Джордж, — Рейган отложил
бумаги и посмотрел на Шульца пристально. — Этот Горбачёв… наши
говорят, он не из той породы, что Брежнев или Андропов. Может быть
гибче.
Шульц поправил очки — жест
машинальный, но в нем была вся суть момента.
— Мистер Президент, гибкость
опасна для нас обоих. Горбачёв молод, амбициозен и пришёл с
лозунгами перемен. Но не забывайте — его воспитала та же система,
что породила Сталина и Брежнева.