Пора было прекращать эти тайные встречи. Любава уже поняла, что
жениться на ней воевода не собирался. Она и сама по первости не
задумывалась об этом, но чем дальше, тем больше хотелось простого
женского счастья. Не прятаться, опасаясь, что кто-то из соседей
заметит, не вздрагивать от каждого шороха. Не ловить редкие
мгновения удовольствия, чтобы потом торопливо поправлять подол
платья и провожать любовника долгим взглядом. Засыпать и
просыпаться хотелось вместе, а не прятаться по углам. Благо хоть в
травах разбиралась. Сама могла любое снадобье приготовить, а не
бегать к знахаркам. Слухов ей и без того хватало.
– Любава, Любушка! – послышался за окном знакомый голос. –
Отвори.
Точно, воевода. Нашел время прийти. Впрочем, он всегда приходил
затемно, чтобы никто не видел. Убеждал, что о ней печется. Она по
первости верила, потом убеждала себя, что так лучше, а после
смирилась.
Теперь же не знала, как проводить. Одной тяжело растить сына, а
тут какая-никакая помощь: то сена корове привезет, то дров пришлет,
то еще чего. Да и любить хотелось. Вдовья доля горше черной редьки.
Свободна как ветер, шептались соседки, сама себе хозяйка. Не
пробовали они этой свободы, а она напилась по горлышко. Лютому
врагу не пожелала бы.
– Любава!
Сил уже не просил, требовал, будто имел на то право. Вот только
мужем он ей не был, клятв не давал, а то, что обещал на сеновале
или на лугу, там и оставалось.
– Мам, стучит кто-то?
Русый загорелый мальчик сел на постели, потер кулачками глаза.
Заморгал, пытаясь проснуться.
– Это домовой за печкой шуршит. Спи, Егорка.
Любава поправила одеяло, поцеловала ребенка в щеку. Постояла
какое-то время подле него, прислушиваясь к дыханию. Дождалась, пока
он засопел по-настоящему, а не притворяясь, будто спит.
Ну, воевода, будет тебе любовь и ласка, решила она. Приласкать и
ухватом можно, так приласкать, что вовек не забудешь.
Не дожидаясь, пока незваный гость постучит снова, накинула на
плечи подаренную еще мужем шаль и вышла в сени. Отодвинула тяжелый
засов.
– Что тебе?
Сил не стал отвечать, по-хозяйски толкнул дверь. Медведем
ввалился внутрь. Если прежде Любаву восхищала его стать, сила,
напор, с которым воевода добивался ее внимания, то сейчас
чувствовала злость и раздражение. Мало того что сам явился, так еще
и приятеля притащил.