— Но я же вижу, что тебя что-то сильно беспокоит! – надавил я. –
Глаза заплаканы, сама не своя, взор прячешь. В чем дело? Сама
непраздна? Так радоваться надо!
Максимова тяжело вздохнула. Набрала полную грудь воздуха, но
вместо слов жалобно всхлипнула. Она вытащила из кружевного рукава
скрученные листки и молча протянула их мне.
Я пробежал их глазами и почувствовал, как подкосились ноги.
Говорят, Бог любит Троицу. Небеса сегодня трижды решили потрясти
меня до основания. Никогда уже мой мир не будет прежним.
Никогда.
Передо мной лежало письмо Ожешко, в котором мой генерал, вхожий
в самый ближний круг, обласканный, не раз награжденный, боевой
офицер, контуженный при штурме Кенигсберга, предлагал своей невесте
сбежать из Петербурга и даже из самой России. Он отпросился из
своей дивизии на лечение в Ригу. Звал Машу туда. Иностранных
купеческих судов в порту на Западной Двине хватало. Скрытно отплыть
на одном из них труда не составляло.
— Почему? – спросил я внезапно севшим голосом.
Максимова мгновение поколебалась. По ее выражению лица я понял,
что сюрпризы на сегодня не закончились. Она правильно поняла мой
вопрос: я спрашивал не о причинах ее признания, а о мотивах для
побега у Анджея.
Мария внезапно приняла решение. Побледнев еще больше, она вынула
из рукава новый листок – гораздо тоньше, на рисовой бумаге и
заполненный непонятными знаками. Шифрованное послание! Боже, Ожешко
– шпион! Тот самый! О котором мне говорил Шешковский. На всякий
случай решил удостовериться.
— Кому предназначалась эта бумага?
Максимова склонила голову, стиснула руки, крепко переплетя
пальцы.
— Маша, ничего не бойся. Ты поступила правильно, придя ко
мне.
— Я догадалась. Эта бумажка, – она бросила презрительный взгляд
на шифровку, – была запечатана в маленький конверт. И Анджей
попросил передать его жене французского посланника, которая меня
посещает по вопросам женского здоровья. Но столь сильно было мое
потрясение после предложения побега, что я вскрыла конверт и все
поняла…
Она задохнулась в рыданиях. Я подошел и нежно ее обнял.
Осторожно усадил на стул. Поглаживая по голове, не спрашивая, а
утверждая, сказал:
— Ты, пройдя с нами весь путь от начала до конца, не смогла
предать. Не смогла быть просто женщиной, невестой, любимой. На тебе
раненые, медицинские учреждения, прививки, помощь отцу… Люди
молятся на Марию заступницу, женщины надеются на твою помощь…