— А любовь, Петя? Как же любовь? Предала человека, с которым
обручилась. Которому сердце свое обещала… Ты же его не пощадишь,
да?
Пришел мой черед застонать, опустить руки с машулиных плеч.
Казнить Ожешко? Втащить его молодое крепкое тело на эшафот, сунуть
под нож “карачуна”... Его?! Боевого генерала, героя “шлюзового
кровопуска”, мирного взятия Петербурга и яростного штурма редутов у
Бранденбургских ворот?! Нашего боевого товарища? Друга Чики и
многих других?
— Кончилась, Петя, моя жизнь, кончилась, – Маша началась
раскачиваться из стороны в сторону, стоило ослабнуть моей хватке. –
В монастырь уйду. Стану Христовой невестой.
Я припомнил, что Мария всегда была без ума от стихов. Мне на ум
пришли строчки Брюсова:
— “На поле жизненного боя, где Рок влечет нас, как самум, душа
возжаждала покоя, молитв и одиноких дум!”
— Да, да! – подхватила Максимова. – Я задыхаюсь!
Снова обхватил ее за плечи, прижал к себе. В глазах неприятно
щипало. Пересилил себя, собрал волю в кулак, хотя хотелось выть,
рвать, крушить.
— Ты мне это брось, сестрица! Придумала себе монашество! А о
людях ты вспомнила? О тех, кто нуждается в твоей помощи?
Мария резко вскочила, отбросив мои руки.
— Я не вспомнила? Я?! Да только ради них я жизнь свою под твой
карнифакс бросила. Прости, Петя, но не о тебе я думала, когда
письмо то проклятущее раскрыла. А о тех, кто в заботе еженошной
нужду имеет.
— Машенька, прекрати истерику, и так на душе тошно, – устало
ответил я. – Вот что тебе скажу: боль твоя, она и моя. В трудах ее
только выйдет преодолеть. Не будет у тебя свадьбы – оно, может, и к
лучшему. Хочу Царскосельский дворец преогромный превратить в Дом
ветерана. Где увечному или старому вояке найдется и крыша над
головой, и должное уважение к годам, войне отданным, к наградам, и
к здоровью, на той войне потерянному. Искал главноначальника над
сим нужным державе учреждением. И вот дождался. Заберешь под свое
крыло.
Масимова стрельнула в меня глазами – не кокетливо, нет. С
надеждой. Предложение мое пробило в ее закипевшем мозгу маленькую
брешь, заставило мысли переключиться с разрешения на созидание. На
одно-два удара сердца отвлекло от терзавшей ее боли.
Но ненадолго.
— Петя, скажи ты мне, как на духу. Что ты с Анджеем
сотворишь?
***
Зал собраний, ротонда, вместил пятьсот тридцать три депутата
Собора. Шум, говор, запахи – тут тебе и дорогой французский парфюм,
и крестьянские опорши, и купеческое сукно. Лица разные – надменные,
испуганные, любопытные, решительные. Сидели вперемешку, я запретил
рассаживаться по бывшим сословиям.