— А что мне еще оставалось делать? —
взвизгнула Клитемнестра, с каждым сказанным словом все больше
переходя на истошный крик. — Я должна была в одиночку город
оборонять? Ко мне твои гекветы пришли и условия выставили. Или я
Микены Эгисфу сдаю и замуж за него выхожу, или конец и мне, и детям
моим. Ты думаешь, как я ему улыбалась все эти месяцы? Как в постель
с ним ложилась? Да я умереть хотела каждое утро! Я Ореста услала
сразу же, чтобы не убили его. Эгисф над моим сыном уже нож занес, я
едва успела спрятать его! Ты хоть это понимаешь?!!! Как мне еще в
лоб твой медный достучаться?
— Да ладно… чего ты… — Агамемнон,
непривычный к женским истерикам, даже растерялся от такого напора.
Когда под тобой рыдает наложница, взятая в горящем городе, то это
даже горячит мужскую кровь. Но когда рядом плачет жена, явно
сломленная свалившимися на нее невзгодами, к такому царь оказался
совершенно не готов.
— Вся ваша семейка волчья! — криком
кричала Клитемнестра. — Только ведь и можете, что родную кровь
лить. Ненавижу вас! Провались вы все в Аид(1), ненавистное Пелопово
отродье! Негодяй на негодяе! Убийцы проклятые! Лжецы! Предатели!
Пусть меня боги заберут, наконец. Чем я такие муки заслужила?
И она зарыдала еще горше, некрасиво
кривя полное лицо и размазывая по щекам злые слезы. Агамемнон,
который воином был отважным, биться с женщинами все же не умел и
теперь, как и все мужи в подобной ситуации, лишь мычал нечто
невразумительное, осознавая всю тяжесть нежданно-негаданно
свалившейся на него вины. Царь уже и позабыл, какие казни к
неверной жене хотел применить. Прямо сейчас он думал, чтобы такого
подарить ей из привезенной добычи, лишь бы не слышать надрывного
плача и проклятий.
— Бросил меня на съедение этим псам!
— рыдала царица, закрыв лицо пухлыми ладонями. — Я Великую Мать
молила, чтобы поскорее забрала меня. Не было уже сил никаких. Я на
стене каждый день стояла. Вдаль смотрела, пока глазам больно не
становилось. А тебя все нет и нет! Да на кой-тебе сдалась эта Троя
проклятая, когда свою землю чуть не потерял!
— Иди ко мне! — раскинул объятия
Агамемнон, прижимая к себе жену, чьи плечи продолжали трястись в
беззвучном плаче.
Невиданная уже много лет ласка так
поразила царицу, что она доверчиво прижалась к нему и затихла,
слушая стук его сердца. А Агамемнон, мысли которого путались и
скакали сумасшедшим зайцем, пытался осознать ситуацию, которая
перевернулась строго в обратную сторону от той, где была всего час
назад.