— Почему «башня»? — спросил Жека.
— Потому что оно похоже на башню.
Сказано было таким тоном, что Жека ощутил острое желание
приподнять зубастого Акулу прямо за воротник красивого его пиджака
и хорошенько потрясти.
Тут где-то рядом затрещало, будто бы заискрила проводка. Все в
комнате переглянулись: ага, не хватало ещё остаться в этом
заснеженном и замёрзшем неэвклидовом пространстве без
электричества.
Потом Жеку покормили пельменями и ещё всяким: здесь оказалась
кухня с кое-какими припасами. Имелся и санузел с душевой кабиной и
остальным необходимым для проживания нескольких человек.
На сытый желудок на душе у Жеки стало полегче, хотя тревога,
конечно, никуда не ушла.
— Интересно тут устроено, — проговорил толстый и клетчатый
Николаич, когда поток Жекиных вопросов исчерпался. — Снег валит и
валит, а на земле покров какой был, такой и остаётся, совсем не
прибавляется.
К тому времени они переместились уже из кухни обратно в зал,
сидели там в креслах. Кресла были добротные, недешёвые, кожаные или
из хорошего кожзама, на металлических качественных колёсиках.
После слов Николаича все посмотрели в окно и погрузились на
время в молчание и задумчивость.
И когда за спинами раздался новый голос, подпрыгнули от
неожиданности тоже все.
«Внимание! Займите, пожалуйста, кресла», — вот что сказал этот
новый голос. А принадлежал он хмурому черноволосому мужику в тёмной
водолазке. Мужик этот смотрел на присутствующих с экрана, цветного
прямоугольника, что ярко горел на стене — на том самом месте.
— Ага, видите, — прошептал не вполне здоровый человек Костя.
Проектор, что ли, подумал Жека и помахал руками над головой.
Тени, однако, на экране не появилось. А лицо экранного этого мужика
было Жеке определённо знакомо, это был кто-то некогда известный,
телевизионный… Но вспомнить не получалось.
— Ёпта, это ж Кашпировский, — пробормотал тип в пиджаке, Акула,
вытягивая шею из-за спинки кресла.
Блин, точно, подумал Жека.
«Просьба ко всем занять кресла», — повторило экранное
изображение.
— Будем взлетать, — неожиданно пошутил Костя.
— Ладно, ладно, — заторопился толстый байковый Николаич,
которого появление картинки на стене застало топчущимся у окна и,
кажется, напугало больше, чем других.
Кресло под ним скрипнуло, заскрипели и другие: народ то ли ёрзал
в волнении, то ли усаживался поудобнее.