Врага в невыгодной ситуации —
беспощадно добей! Обо всём прочем будешь думать потом, когда
устранишь опасность для жизни. Он налетел на громилу, не дал
подняться, опрокинул его обратно на пол. Один удар в лицо, другой,
третий, десятый! Кровь брызнула на каменный пол, за ней полетела
пара выбитых зубов, кулаки пронзила боль.
Вот тебе! Получай! Вален продолжал
обрушивать удар за ударом на поверженного противника, даже когда
тот обмяк. Ярость, которая вырвалась на свободу с началом этого
боя, затмила ему глаза, заставила забыть о том, что врагов,
вообще-то, не двое, а трое, пока он не услышал отчаянный
крик:
— Сзади!
Он обернулся как раз вовремя, чтобы
увидеть бегущего на него толстяка. В руке у того блестел короткий,
окровавленный нож.
— Стоять!!!
Вроде бы, Вален представил себя
походим окриком. Но результаты теперь оказались совершенно иными.
Толстяк замер как статуя. И сам Вален замер. Занесённый для удара
кулак остановился на полдороге. В голове у него опустело — ни
гнева, ни страха, ни мыслей. Лишь через десяток вдохов он сумел
обернуться и поглядеть на идущего к нему человека. Высокого,
стройного, в белом халате и гладкой белой маске. Призрачный свет
прожилок камня заставил его сперва показаться не то мертвецом, не
то куклой. Лишь потом Вален вспомнил ещё одну вещь, которую Арама
упомянула утром, когда давала ему кратчайший курс важнейших знаний,
нужных ученику Секты Шести Печатей — такую маску к халату добавляют
старшие ученики, принятые в Зал Наказаний. Ответственные за
дисциплину и соблюдение законов секты.
В руке человека в белом появилась из
ниоткуда бело-розовая пилюля, которую он протянул
Валену:
— Съешь.
Вален поднялся с тела противника, взял
пилюлю. Его слегка шатало. Кожа на костяшках пальцев была содрана в
клочья. Но всё же сразу глотать он не стал.
Представитель Зала Наказаний взмахнул
рукой — и незримая сила отшвырнула всю хулиганскую троицу к дальней
стене. Там они и зависли — зависли вполне буквально, в паре шагов
над полом. Громила ещё дышал, на губах надувались кровавые пузыри,
но был без сознания. Гуай стонал и мотал головой. А вот толстяк,
оправившись от парализующего окрика, поспешно
затараторил:
— Старший, я всё могу
объяснить…
— Заткнись.
Слова и вправду застыли у толстяка на
языке. А на еге лицо отобразился такой глубокий ужас, словно его
глотку вдруг сдавила невидимая рука. Возможно, так оно и
было.