Она шептала моё имя, и каждый звук отдавался где-то глубоко в
груди, проникал в самую душу. Наша любовь, наши чувства были словно
древний танец под полной луной. И мы тонули в объятиях друг друга,
пока утреннее солнце не зажгло избу мягким золотом, не ворвалось
через ставни, напоминая, что день уже начался.
Завтракали мы, когда солнце уже высоко светило над Уваровкой,
заливая деревню ярким светом. Машка вчера постаралась — завтрак
вышел знатный, вкуснющий: и каша пшённая с молоком парным, и яички
свежие, и хлеб ещё тёплый, что в печи с вечера томился. А я,
степенно жуя и запивая молоком, смотрел на неё и думал: «Спасибо
тебе, судьба-злодейка, за такое счастье нежданное.»
Машка хлопотала по хозяйству, то подливая мне молоко, то
подкладывая хлеба, а сама всё посматривала украдкой, улыбалась
застенчиво. На щеках румянец играл, глаза блестели особенным светом
— женщина любимая и любящая.
Позавтракали, вышли на улицу. Утро встретило свежестью и
птичьими трелями. Я тут же во весь голос крикнул:
— Митяй! Петьку зови сюда, живо!
Митяй, услышав хозяйский окрик, как молодой заяц умчался
выполнять поручение, только пятки засверкали. А я тем временем
заметил Степана, который как раз убирал деревянную лестницу от
летнего душа.
— Молодец, Степан, не забыл, — одобрительно кивнул я.
Пётр же явился буквально через пару минут, словно за углом дома
караулил, когда его позовут. Подошёл, поклонился, приветствуя.
— Что сегодня будем делать, барин? — спросил он, потирая
натруженные руки и поглядывая в сторону реки.
Я на секунду прикинул план на день, тут же ответил
решительно:
— Пойдём на Быстрянку, а там весь план подробно обрисую. Только
скажи Илюхе, пусть снеди на троих берёт.
Пётр лишь понимающе кивнул и пошёл собирать нашу рабочую команду
по деревне. Вскоре собрались: я, Пётр, Илья, Прохор, Митяй.
Впятером двинулись к реке неспешным шагом. Утро пахло свежей
травой, над полем гудели деловитые мохнатые шмели.
Быстрянка же встретила нас своим привычным серебристым блеском и
говорливым журчанием. Река неслась между берегами, играя на солнце,
словно живая. Подошли к тому месту, где бурлил самый шумный перекат
— вода здесь пенилась и клокотала, перекатываясь через каменистое
дно.
Я внимательно осмотрелся, прикинул расстояния и углы, после чего
указал мужикам на пригорок, что спускался к самому берегу под
крутым углом — градусов шестьдесят точно, может, и круче.