— Да не худо, — сказал Илья, — деревня справная.
— А лошадь там с возом есть у кого? — уточнил я.
— Да как не быть то, — хмыкнул Пётр. — Деревня да без лошади —
да это ж как Уваровка без пирогов, — рассмеялся он.
— Ну и отлично, — кивнул я. — Значит, завтра сходим и попросим
лошадку напрокат на пару дней.
— Да кто же её просто так даст? — засомневался Илья.
— Я договорюсь, это не твоя забота, — отрезал я. — Ты главное
дорогу покажи. Но только ты — все же не пойдем туда!
— Покажу, Егор Андреевич.
На том и порешили.
В уваровку вошли, когда уже вечерело. Мужики, довольные успехом,
всю дорогу галдели и обсуждали завтрашний день. А я всё думал о том
помосте. Хорошо вышло, крепко. Но ведь это только начало.
Подошли к моему двору, а там цирк — детишки, визжа, играли с
колесом для лесопилки, крутя его на верстаке. Ох, хорошо, что
закрепили с Петькой на совесть, а то ещё придавило бы кого, дубовая
же.
Но я не выдержал и расхохотался.
— Глянь, Петь, уже тест-драйв устроили, надо им качели сделать
да карусель. Пусть веселятся.
Мужики лишь посмотрели на меня да головой в очередной раз
покивали. А на крыльце меня ждала Машка в сарафане да с крынкой
кваса. Я поднялся, испил, крякнул, как барин настоящий и, не дав ей
слово сказать, как бы ненароком подтолкнул её в сени, она аж
растерялась.
— Егорушка, что такое?
А я обнял её, поцеловал, чувствуя, как её губы, такие тёплые и
нежные, отвечают на поцелуй, вдохнул её запах и шепнул:
— Соскучился я, солнце.
В этот момент её зелёные бездонные глаза так сияли, что я в них
просто тонул. И было видно, что она тоже по мне соскучилась.
Машка прильнула ко мне, положив голову на плечо. От её волос
пахло травами — верно, днём была на покосе. Я провёл рукой по
спине, чувствуя, как колотится её сердце. Такое родное, такое
близкое.
— Думала, не вернёшься к ночи, — прошептала она. — Слышала, что
вы с Петькой что-то мастерите важное.
— Да уж, намаялись мы сегодня, — я легонько отстранил её, чтобы
видеть лицо. — Зато дело движется. Скоро увидишь, что
получится.
Машка улыбнулась — той самой улыбкой, от которой у меня всегда
что-то переворачивалось внутри.
Вечером же мы с Машкой сходили в душ. Вода, прогретая под
солнцем, лилась из бочки, а щёлок шипел, как змея, но мы хихикали,
тёрли друг друга, будто в двадцать первом веке под гидромассажем.
Капли скатывались по коже, оставляя прохладные дорожки, а запах
щелока смешивался с ароматом трав и цветов. Машка подставляла лицо
под струи и жмурилась от удовольствия, словно котёнок, которого
гладят за ушком. Я наблюдал за ней, ловя каждое движение, каждый
изгиб её тела, освещённого закатным солнцем, пробивающимся сквозь
щели.