— Теперь главное — петлю правильно сделать, — бормотал я,
завязывая узел.
Сделали крепкую петлю, вставили в неё здоровую ветку толщиной с
две руки. И, используя её как самодельный ворот, пыхтя как два
паровоза, стали медленно скручивать верёвку.
— Тяжело, зараза! — кряхтел Петька, упираясь ногами в землю.
— Потерпи, сейчас пойдёт легче, — подбадривал я его.
Тяжело, конечно, работалось, но дело постепенно пошло. Верёвка
натягивалась всё туже, где-то под водой что-то поскрипывало и
постанывало. Спустя оборотов десять под водой что-то громко ухнуло,
словно выстрел из пушки, и киль резко сорвался с илистого дна.
— Есть! — радостно выкрикнул Петька. — Поддался, сучий
отрок!
Ещё минут за двадцать, работая в поте лица и периодически
меняясь местами, мы подтянули ладью так, что передний конец киля
уже торчал над самым берегом. Чёрный, как смоль, покрытый речным
илом.
— Вот это мореный дуб! — присвистнул я, ощупывая древесину. —
Петь, смотри какой плотный. Даже ножом не царапается.
— А что, хороший!
— Да это же золото! Такого дуба днём с огнём не сыщешь.
Петька, недолго думая, ухватился за пилу и принялся отпиливать
кусок киля. Тяжело шло — древесина была твёрдой как камень, но в
итоге метра два отличного мореного дуба у нас появилось.
— Сделаем из него шестерни — будут вечные, не сотрутся и через
сто лет.
— Серьёзно настолько крепкий?
— Да ты что! Мореный дуб — это материал для царских дворцов. Из
такого паркеты делали, мебель элитную. Нам на шестерни самое то
будет.
Закинув тяжёлый кусок балки на плечи, двинулись назад к месту
стройки. По дороге забрали мужиков, которые работали у Быстрянки.
Отдали тяжесть им — пусть парни теперь тащат, а то аж спину свело.
А сами пошли осматривать, что за это время те успели сделать.
Оглянулся вокруг и диву дался — те уже все припасённые бревна
раскололи на ровные плахи и даже добрую часть досок успели
обстрогать рубанком до гладкости. А ещё в сторонке аккуратными
рядами стояли четыре сплетённых щита из гибкой лозы — все плотные,
без щелей, каждый прутик к прутику подогнан.
— Молодцы, постарались, — похвалил я работников. — И руки у вас
золотые, прям.
— Да уж, Митяй плетельщик тот ещё, — похвалил Прохор
паренька.
— Ой, да ладно вам, — засмущался тот, но было видно, что похвала
приятна.
Вернулись в Уваровку, когда солнце уже близилось к закату, но
ещё не село — небо переливалось всеми оттенками золота и багрянца,
а воздух пах скошенной травой и речной прохладой. Ноги за день
гудели от ходьбы, но на душе легко — дело идет семимильными
шагами.