Я
хмыкнул. Тот фильм я прекрасно помнил. И ещё всегда удивлялся,
насколько он ерундово снят. А Фаина Георгиевна всё страдала, что её
роль отдали Бирман.
–
Вот представь, что этот проект попал к нему, к Эйнзейштейну, –
между тем сказал Большаков. – Нет, я этого допустить не могу. А у
Завадского всё традиционно, всё аккуратно.
–
Иван Григорьевич, – тихо сказал я, – мы же договаривались:
режиссёром с югославской стороны будет Йоже Гале, а с
нашей стороны – актёры первого плана: Михаил Пуговкин, Рина Зелёная
и Фаина Георгиевна. Все остальные – югославы. Ну, может быть, ещё
две-три роли наши.
Большаков вздохнул.
–
В том-то и суть проекта. – продолжил я, – А теперь вы ломаете всю
структуру. Более того, мы «Зауряд-врач» писали специально под этих
трех актеров. Теперь вы хотите ломать полностью сюжетные арки,
характеры персонажей, чтобы переписать под кого-то другого. И мы
прекрасно с вами знаем, что Завадский хочет туда воткнуть опять
свою Веру Марецкую. Это будет ерунда. Проект просто сольётся. Она
не сможет сыграть такую характерную роли, как играют Раневская или
Зелёная.
Мой спич явно произвёл на Большакова совсем
не то впечатление, на которое я рассчитывал. Он смотрел на меня
так, как я говорил на иностранном языке. Как будто я не
аргументировал, а просто пожаловался. И я понял: ему не нужны
объяснения. Ему нужен исполнитель. Тот, кто сделала, что увидел.
Без вопросов. Без обид. Без мыслей.
А
я так не хотел.
Он
сидел за столом, слушал и как будто не слышал меня. Или просто
сделал вид, что не слышит. Пальцы его постукивали по деревянной
крышке, взгляд опустился на документы, которые, я был уверен – он
не читает.
–
Ты всё это говоришь, – сказал он наконец, – потому что обижен.
Какая-то детская обида, не достойная советского труженика!
Комсомольца! Но ты подумай трезво. В кино нет места личным обидам.
Кино – дело государственное. Нам нужен результат. А кто будет
играть – вопрос второстепенный.
Я
чуть горько усмехнулся:
–
Государственное? А мне показалось, что вы тут решаете всё на своё
усмотрение. Без меня, без моего мнения. Даже без энтузиазма –
отдали проект. Отдали квартиру. Отдали мою идею.
–
Я же тебе объяснил почему, – ответил Большаков.
–
Да, объяснили. Чтобы Завадский вытянул проект на хороший уровень.
Но если бы вы действительно хотели сохранить его, вы бы не стали
менять режиссуру. Вы бы пошли против, если надо было. Но вы пошли
по пути наименьшего сопротивления! И теперь требуете, чтобы я всё
за Завадского сделал сам, да ещё и поблагодарил за это.