Не обращая внимания на сопротивление,
тщательно выдавливаю гной, лью на рану уксус, мажу надрез цинковой
мазью и заматываю тряпицей.
– Три дня левой рукой ничего не
делай. Даже в носу не ковыряй! – говорю очень строгим голосом. –
Тряпица должна остаться такой же чистой, как сейчас.
Девчонка преданно смотрит на меня и
утвердительно трясет головой.
Решительные действия располагают ко
мне селян раз и навсегда.
Когда с поля возвращается запыленная,
мокрая толпа рабочего люда, меня представляют старосте как
непревзойденного знаменитого дохтура. Мастера на все руки.
Рядом стоит Ганка, гордая и сияющая,
как начищенный котел.
Меня кормят сытным обедом из каши с
маслом и молочного киселя. Хлеб на блюде нарезан толстыми щедрыми
ломтями.
Вечером, при свете факелов, смазав
руки подсолнечным маслом, растираю ревматические спины, вправляю
вывихнутую руку и делаю одной из молодух травяной отвар для ее
грудного сынишки – от желудочных колик.
В эту ночь сплю на настоящей,
упоительно мягкой кровати, обливаясь потом под пуховой периной.
Временное неудобство усугубляется тем, что под боком у меня сопит
горячая, как печка, хромая вдова кузнеца.
Утром я получаю более чем щедрое
вознаграждение в пять талленов и укладываю в заплечный мешок хлеб,
сыр, яблоки и кусок сала. Отклоняю предложение остаться еще на
несколько дней, а то и вовсе навсегда, проверяю рану на руке у
девочки Ганки и пускаюсь в путь.
Уже у околицы меня догоняет дед Бор и
вручает бутылку самогона, заткнутую скрученной бумажкой.
– А то остался бы еще на неделю. Вон,
у старосты дочка вот-вот разродится.
Вот уж точно чего не хочу, так это
принимать роды. Бью деда по плечу и ступаю на тропу.
Еще две ночевки в лесу, а послезавтра
я выйду к городу Мерецу на перекрестке торговых дорог и
присоединюсь к каравану, идущему на юг, к морю. Надеюсь, хозяин его
окажется адекватным человеком. И здоровым тоже.
После обеда меня нагоняет мелкий
грибной дождик. В жаркую погоду это даже приятно. Особенно, если у
вас крепкие ботинки, которые не просят каши.
Вечером, расположившись на ночлег и
сделав несколько больших глотков самогона, делаю то, чего делать
категорически не стоит – предаюсь воспоминаниям.
Достаю с самого дна заплечного мешка
три совершенно чуждых этому миру вещи: компас, стетоскоп и давно и
безнадежно мертвый ай-фон. Последней модели. За который я отвалил
огромные деньги. Смешно. В неверном свете огня он смотрится
совершенно сюрреалистически.