Пользуясь свободным временем, я зашёл посмотреть галактические
новости, но, кроме некрологов по императрице, там не было вообще
ничего. Событие поистине галактического масштаба затмевало собой
вообще всё, и новости мне пришлось закрыть. Слишком тоскливо было
читать хвалебные оды покойной государыне.
Порой эти некрологи перемежались материалами про кронпринца
Виктора, наследника Империи, журналисты и блогеры пытались понять,
чего можно ожидать от нового императора, описывая его прежние
достижения. Все опасались всплеска милитаризма и новых конфликтов с
соседями, Виктор считался человеком жёстким и нетерпимым. Я так не
считал, если исходить из моего опыта общения с кронпринцем, но даже
если это так, ничего плохого я в этом не видел. Лишь бы новый
император ставил своей целью благополучие страны, а не какие-то
собственные амбиции и желания.
Я позвал вестового, попросил сварить кофе, дождался, когда мне
принесут чашку бодрящего ароматного напитка. На Дер Эквинуме такой
вряд ли найдётся. По нему я тоже соскучился.
Челнок сделал короткий рейс до ближайшего шлюза станции,
выгрузил там Асахину Ричардсон, вернулся назад на корабль. Судьба
станции меня нисколько не волновала, даже при том, что мы её
фактически захватили.
А когда челнок пристыковался на своё законное место, я объявил
по интеркому, что начинаю переход к границе системы.
Малый эсминец включил двигатели, начал наращивать тягу,
отдаляясь от орбитальной станции. Лететь здесь было недалеко, и я
набирал скорость, чтобы сразу перейти в гиперпространство. Первый
прыжок я тоже уже рассчитал.
Ощущение дрожащих где-то вдалеке маневровых двигателей казалось
почти незаметным, но я чуял нутром, как энергия нашего ТМЭ-201
переходит в энергию движения, тратясь с бешеной скоростью. Этой
энергии какому-нибудь посёлку хватило бы на несколько лет, но более
экономичных и быстрых способов передвижения наши инженеры ещё не
придумали.
— Начинаю переход в гиперпространство, — объявил я, когда
эсминец добрался до края системы.
Нырнул незаметно, изящно, ощутив переход только по резкому
изменению показателей на приборах, начал ускорение корабля. Сорок
тысяч скоростей света, предельная, по мнению многих капитанов,
скорость. В теории никаких ограничений не существовало. На практике
же никто не хотел рисковать, разгоняя корабль быстрее сорока тысяч.
Нет, кто-то наверняка разгонял, и даже больше. Но выйти из гипера и
рассказать об этом они, скорее всего, уже не сумели.