Это было прямое приглашение в круг сослуживцев, и я понимал,
отказаться — значит перечеркнуть всё, чего добился за сегодняшний
день. Однако прежде чем успел ответить, рядом материализовался
Захар.
— Куда ещё, господа? — занудным голосом начал он, неодобрительно
глядя на офицеров. Ну вот прям чисто сварливая жена, которая не
хочет отпускать мужа с мужиками в гараж. — Барину нашему отдых
нужен. Видите, он с ног валится от усталости. Негоже это, после
таких трудов да сразу за вино браться. Здоровье-то не казённое.
Рыжий гусар и другие гусары дружно рассмеялись.
— Эх, Захар, натура твоя – старая, казённая! — хлопнул его по
плечу поручик. — Гусарская душа вином лечится, а не периной! Не
отнимай у графа законный отдых!
Я оказался между молотом и наковальней: с одной стороны —
измученное тело и ворчание Захара, с другой — шанс окончательно
стать «своим». Выбор был очевиден.
— Не волнуйся, Захар, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос
звучал бодрее, чем себя чувствовал. — Поручик прав. Небольшой
стаканчик вина мне не повредит. Я с удовольствием присоединюсь,
господа.
Захар только тяжело вздохнул и покачал головой, но спорить не
стал. Видимо, все же красные линии ему понятны. Есть моменты, когда
лучше примолкнуть и не настаивать. Вовремя прогулки я узнал, что
рыжего гусара зовут Ржевский, и ему подходило.
Комнаты поручика Ржевского выглядели типичным холостяцким
жилищем военного: походная кровать, стол с разбросанными бумагами,
пара сабель на стене и неизменная семиструнная гитара в углу.
Бутылка венгерского вина быстро перекочевала на стол, и её тут же
разлили по стаканам.
— Ну, за вас, граф! — поднял свой бокал Ржевский. — За ваш
поэтический талант! Ей-богу, я до сих пор под впечатлением. «В
голове твоей — пустота да бумага!» Это же гениально!
Все дружно загомонили, наперебой вспоминая лучшие моменты дуэли.
Я быстро вошёл в роль и начал импровизировать, рассказывая, что в
высших поэтических кругах Петербурга сейчас модно то, что зовётся
«ассоциативным анализом». Моя псевдонаучная чушь произвела на них
колоссальное впечатление. Впрочем, как и слова "псевдонаучный
анализ". Никто ничерта не понял, но прониклись все.
Потом кто-то взял гитару, и полились то заунывные романсы, то
лихие гусарские песни. Разговоры перетекли на другие темы:
обсуждали нового полкового лекаря-немца, перемывали косточки
знакомым барышням из Вильно. Я слушал, поддакивал и вставлял свои
«философские» комментарии, которые имели оглушительный успех.