***
Драматический театр имени Максима Горького.
Во время антракта.
Аплодисменты ещё не стихли, когда Катя встала, поправляя складки
платья. Шум фойе нарастал за тяжёлыми дверями зала: гул голосов,
звон бокалов из буфета, смех. Она наклонилась к Сергею, её губы
почти коснулись его уха, тёплый шёпот пробился сквозь остатки
оваций:
— Отлучусь ненадолго. В уборную.
Он кивнул, его глаза, тёплые и понимающие, встретились с её
взглядом.
— Мы будем в буфете», — негромко ответил он, слегка сжимая её
руку в знак поддержки. Этот мимолётный жест снова словно сбросил с
её души часть тяжести недавней сцены. Она ответила лёгкой улыбкой
и, развернувшись, пошла по проходу к выходу из партера, держа спину
прямо, а голову — высоко.
В фойе царила оживлённая суета антракта. Люди группами стояли у
стен, курили в отведённых местах, толпились у буфетной стойки, где
бойкие продавщицы в белых передниках наливали минералку, сок в
гранёные стаканы и прочие напитки, отпускали пирожные и шоколадные
конфеты в коробочках. Запах духов, табачного дыма и сладкой выпечки
пропитал, казалось, каждый сантиметр стен театра. Но Катя не
задерживала взгляд на роскошных люстрах или нарядах. Её путь лежал
прямо к двери с силуэтом дамы.
Переступив порог женского туалета, она словно оказалась в другом
мире: прохладном, выложенном светлым кафелем, с рядами умывальников
и большими зеркалами в золочёных рамах. Тут было тише, лишь
приглушённые голоса, шум воды и щелчки открывающихся пудрениц
нарушали покой этого места.
Оставшись наедине с собственным отражением в одном из зеркал,
Катя оперлась руками о холодный край раковины. Маска спокойствия и
уверенности, которую она носила с таким трудом последние часы,
дрогнула.
«Кто бы знал… — пронеслась мысль, острая и горькая в её голове.
— Кто бы знал, сколько сил ушло, чтобы не вцепиться в эти
блондинистые лохмы… Этой… Этой…»
Катя резко вдохнула, стараясь заглушить вспышку ярости,
заставившую сжаться кулаки. Гнев, оттеснённый железной волей в
зале, вернулся с удвоенной силой, волной горячей дрожи прокатившись
по телу.
«Эта Наташа… — думала Катя. — С какой наглостью! Прямо при
всех!»
Она открыла кран. Холодная вода хлынула тугой струёй. Катя
сунула руки под ледяные брызги, потом плеснула воды на лицо.
Прохлада немного остудила пылавшие щёки. Она сделала глубокий,
медленный вдох, затем — такой же медленный выдох, глядя на своё
отражение. Глаза ещё горели огнём возмущения, но руки уже не
подрагивали.