Каждая секунда промедления могла стоить слишком дорого. Он уже
видел перед собой не уютный ресторан, а серые стены кабинета с тем
же бесцветным взглядом напротив.
***
Драматический театр имени Максима Горького.
Оставшиеся второй акт «Трёхгрошовой оперы» прошёл для меня
словно в тумане. Всё отступило на второй план перед лицом
тревожного предупреждения. Виной всему был Пётр Игоревич — тот
самый молодой лейтенант, бросивший мне вызов на аэродроме и
проигравший.
Я встретился с ним в буфете во время антракта. Только на этот
раз от его прежней нагловатой самоуверенности не осталось и следа.
Напротив, он был весьма дружелюбен и охотно шёл на диалог.
Он первым подошёл ко мне, представившись. Пока мы беседовали, он
рассказал, что перевёлся в Качинское недавно, из другого города.
Рядом с ним была миловидная женщина с добрыми глазами — его супруга
Ольга.
Мы поговорили несколько минут о театре, о Брехте, о всяких
незначительных мелочах, которые обсуждают во время светской беседы.
Лейтенант держался вежливо, но я чувствовал его настороженность,
как будто он что-то хотел сказать, но не решался.
Под конец антракта в буфет пришла Катя. Её щёки горели лёгким
румянцем, да и сама она показалась мне слегка взвинченной. Я сделал
зарубку в памяти, что нужно бы расспросить её, что произошло, пока
она ходила в уборную.
Когда звонки возвестили об окончании антракта, мы двинулись
обратно в зал. У самых дверей, в последний момент, Орлов наклонился
ко мне:
— Нужно поговорить, Громов, — шепнул он. — Это очень важно. Я бы
сказал, от этого, возможно, зависят жизни и здоровье людей.
Он не стал ждать моего ответа. Быстро отстранился, будто и не
подходил, и поспешил догнать Ольгу, уже входившую в темнеющий зал.
Фраза застучала набатом в моей голове, рождая массу вопросов. Жизни
и здоровье? Чьи? Мои? Кати? Его? И почему он, этот самый лейтенант,
который ещё недавно пытался меня «утопить», теперь вдруг
предупреждает? В том, что он не врал, я не сомневался ни секунды.
Слишком серьёзно, слишком он это сказал. Подвоха я не ощутил.
Поэтому остаток пьесы я просидел, отстранённо следя за действием
на сцене, но весь мой внутренний диалог крутился вокруг одной
мысли: Что он имел в виду? Прокручивал возможные угрозы. Неужели
история с посадкой не окончена? Или это что-то другое? Что-то, о
чём я даже не подозреваю? Мысли метались в бешеном хороводе.