— А главным ростовщиком в нашей округе, — лицо Тихона
помрачнело, и он даже понизил голос, — оказался боярин Медведев.
Хитрый и жадный, как хорёк. Он с радостью давал вашему отцу в долг,
да под такие проценты, что уму непостижимо. А потом… потом ваш
отец, чтобы вернуть славу, решил выковать меч для княжеского
турнира. Лучший меч в княжестве. Взял у Медведева последний, самый
большой залог. Год из кузни не выходил… Но меч подвёл. Сломался в
первом же бою. Прямо на глазах у всего двора. Позор был
страшный.
Я едва сдержал стон. «Он поставил всё на один прототип? Без
тестирования, без контроля качества? И устроил публичную
демонстрацию, которая закончилась провалом? Ох, папаша, папаша… Это
же азы управления проектами!»
— Медведев тут же потребовал вернуть долг, — закончил Тихон, и в
его голосе слышались слёзы. — А чем платить? Он забрал лучшие
земли, скот… Боярин Демьян с горя запил. Сгорел за два года. А
матушка ваша, боярыня Елена, таяла следом. Продавала последнее,
чтобы вас сберечь… Прошлой зимой и её не стало.
В зале повисла тяжёлая тишина. История была рассказана. Диагноз
поставлен. Я переваривал информацию, холодную и горькую, как
вчерашний отвар.
— Долг… — спросил я, и мой голос прозвучал глухо. — Он
выплачен?
Тихон медленно покачал головой.
Мы вернулись в кабинет отца. Пыльный, безмолвный, пропитанный
запахом отчаяния. Рассказ Тихона всё ещё звенел у меня в ушах, но
одно дело — слышать историю, и совсем другое — видеть сухие,
безжалостные факты. Мой разум требовал данных, а не эмоций.
— Книга, Тихон, — сказал я, и мой голос в тишине кабинета
прозвучал неожиданно твёрдо. — Ты говорил про долговую книгу. Я
должен её увидеть.
Старик вздрогнул, словно я попросил его принести из подвала
череп его покойного хозяина. На его лице отразился суеверный
ужас.
— Господин, не надо… Ничего, кроме горя, в ней нет. Ваш батюшка
над ней ночи напролёт сидел, только чернел лицом. Проклятая
она…
— Тем более я должен её видеть, — настойчиво повторил я. — Я
должен знать точный масштаб бедствия.
Тихон понял, что спорить бесполезно. Сгорбившись, он подошёл к
массивному отцовскому столу. Поколебался секунду, а затем отодвинул
тяжёлое кресло, опустился на колени и с кряхтением поднял одну из
половиц. Под ней оказалась неглубокая ниша, выложенная камнем.
Оттуда он извлёк её.