— Не в этот раз, Василий Дмитриевич.
Оксана Игоревна диагноз подтвердила. Лежит Баринова в стационаре
под ее присмотром.
— Кто лежит? — переспросил
Борода.
— Лиза лежит, гостья моя, невеста
бывшая.
— Ты мне вот чего скажи, Егор
Александрович, — задумчиво прищурившись, начал Степан Григорьевич.
— Вот невеста… была и вся вышла… как там получилось-то? Чего не
поделили?
— Жизнь, получается, не поделили, —
помолчав какое-то время, выдал я.
— Серьезное заявление, — хмыкнул
Митрич.
— Какое есть, Василий Дмитриевич. А
если серьезно, мужик он мужиком всегда должен оставаться, а не
комнатной собачкой, которая по науськиванию хозяйки гавкает, на
кого укажут, и ластится, к кому прикажут.
— Даже так, — Степан Григорьевич
покачал головой. — Тут ты все верно сказал, Егор Александрыч. Мужик
— он надёжа и опора. Бабе только дай волю, враз на шею сядет. Глаза
ладошками своими шаловливыми прикроет и давай командовать
вовсю.
— Я вот чего скажу, Григорич.
Перво-наперво в семье уважение должно быть, — заявил Митрич. —
Штоб, значит, и муж жену того, уважал, и жена мужа уважала. И
прилюдно ни-ни… ни в жисть заругать там, или неуважительное слово
сказать.
— Кому? — не понял завхоз.
— Так мужу жеж, кому еще? — удивился
дядь Вася. — Ты, Егор Ляксандрыч, в корень зри.
— Не слушай ты его, Егор
Александрыч, его Маша в ежовых рукавицах держит. А туда же, в
корень зри, — хмыкнул завхоз.
— Ты помолчи, Григорич! И держит.
Меня, ежели не держать, так я знаешь чего? — возмутился Митрич.
— И чего? Ну, чего? — подначил
товарища Степан Григорьевич.
— А того! По бабам пойду! И пить
начну! Маня, она все правильно делает со мной, может, оно по
другому и нельзя. Куда я без Манечки своей? То-то же! — Митрич
протяжно вздохнул, покрутил головой и продолжил. — Так вот слушай,
чего скажу, Егор Ляксандрыч. Эта твоя, фифа столичная… верно ты
мыслишь, не пара она тебя. Понагляделся я, понаслушался…. Бабу, ее
воспитывать надобно. Твою так и вовсе пороть… глядишь ума
наберется.
— Поздно пороть, Митрич, — хмыкнул
завхоз. — Взрослая уже.
— И то верно. Батя, поди, и не порол
ни разу? — утончил у меня дядь Вася.
— Вот этого не знаю. Думаю, нет.
Бить детей оно вроде как нехорошо, с педагогической точки зрения, —
пояснил я.
— Кто сказал? А, ну, вам учителям,
оно, конечно, виднее. Но вот скажи мне, Григорич, тебя батя порол?
— воззвал к другу Василий Дмитриевич.