— Можно, я потом тебе объясню, Егор?
— мягко поинтересовалась Оксана.
Я удивился, подумал и кивнул.
— Потом, так потом. Надеюсь, твои
слова будут очень… хм… убедительными.
Прозвучало, кончено, не ахти, с
двойным дном каким-то, но за сутки я настолько устал от женских
капризов и выкрутасов, что мне окончательно стало наплевать на
политесы и этикеты.
— Так, Елизавета Юрьевна, с такими
раскладами мы еще успеваем посадить тебя на ближайший автобус. Тем
более у нас имеется быстрый транспорт. Сейчас загружу чемодан и
прокачу с ветерком, — довольным тоном объявил я.
И тут Лиза заплакала. По-настоящему.
Молча и как-то безнадежно. Громкий рыдания обычно меня не трогают,
как правило, чаще всего они либо наиграны, либо это истерика. Но
вот такой вот тихий плач выворачивает наизнанку душу.
— Не понял, — опешил я. — Ты чего
ревёшь? Опять? — не до конца веря в искренность Лизаветы, спросил
я.
— Егор, ей действительно больно. Она
правда растянула подколенную связку. Это очень неприятно, — Оксана
тихо шагнула ко мне со спины и положила ладошку на плечо.
— Да твою ж… богомышь… ломаное
коромысло, — выругался я от души. — И что теперь?
— Сначала ко мне в фельдшерский
пункт. У меня там дневной стационар. Правда, помочь я могу
перевязкой и постельным режимом, — с сомнением пробормотала Оксана.
— Не уверена, но можно попробовать мазь от Василий Дмитриевича…
Хотя я не одобряю народную медицину, — с сомнением добавила
Гринева. — Думаю, успокоительные тоже помогут, — фельдшерица
покосилась на Лизавету, по щекам которой по-прежнему текли тихие
слезы. Твой бинт почти закончился.
— Что? — не понял я, слишком резким
оказался переход от одной мысли к другой. Затем перевел взгляд на
стол, где стояла распотрошённая коробка с моей домашней аптечкой, и
заметил остатки бинта.
Ну да, за август поистратился с
ребятней, а новый не купил. Собственно, бинт ушел даже не на боевые
ранения в процессе подготовки, а на штампики для плакатов. Мы с
девочками соорудили их для того, чтобы нашлепать салют на
рисунках.
— Ну, тогда поехали, — скрипя
сердцем, велел я. — Сама дойдешь? — поинтересовался у Лизаветы.
— Н-не знаю… П-попробую… — Баринова
сжала губы, утерла ладошками слезы, которые продолжали бежать.
Очень хотелось язвительно заметить:
«Не верю!», но Оксана в этой ситуации не стала бы врать, значит,
действительно травма. Вот как можно умудриться растянуть связки,
свалившись с табуретки,?