Спиноза насторожился. «Откуда он
вообще может об этом знать?» — подумал философ. Имя Голдберга было
смутно знакомо, видимо, тот самый богач, который скупил несколько
крупнейших банков.
Увидев испуг на чахоточном лице,
Голдберг улыбнулся.
— Меня не стоит бояться. А вот
других — быть может. Де Витт картезианец, среди оранжистов
преобладают кальвинисты, вокруг множество католиков и лютеран, а
наши соотечественники — иудеи. И вы хотите восстановить их всех
против себя, утверждая, что Бога нет совсем никакого, ни
христианского, ни иудейского, ни исламского, ни даже Единого? Вы
смелый до безрассудства человек.
— Я опубликую трактат
анонимно.
— И будете уверены, что никто
не догадается, кто автор?
Спиноза пожал плечами. Он был из
тех, для кого истина, в его собственном понимании, была важней
доводов инстинкта самосохранения и здравого смысла.
— А если, не сходя с места, я
докажу, что Единый Бог есть?
— Не верю.
— Посмотрите сюда.
Банкир протянул ему бинокль с
электронно-оптическим усилителем и сказал вознице
притормозить.
Спиноза, считавший себя незаурядным
специалистом по оптике, посмотрел в бинокль в сторону Схевенингена
и оцепенел. Не только рыбацкие баркасы, вытащенные на берег, были
видны в мельчайших деталях, он рассмотрел в море караку, которая и
в солнечную погоду с такого расстояния виделась бы точкой. Прибор
не только приближал наблюдаемые объекты, как хороший телескоп, он
очищал изображение от дождевой ряби, все предметы выглядели гораздо
ярче и контрастнее.
Придя в себя, Спиноза залез в
повозку, вернул бинокль владельцу и упрямо возразил:
— От того, что вы дали мне
прибор, устройство которого мне непонятно, я не признаю
существование Бога.
— От вас никто не ждет никаких
моральных жертв. Все мы живем в мире, подчиняясь силам и законам,
которые сильнее нас. Камень падает вниз, сверкает молния,
свирепствует ураган, лето сменяет весну. Можно назвать все Божьим
промыслом, объяснить волей Аллаха, явлениями природы. Или, как вы
утверждаете, движением субстанции. Для нас, сторонников Единого,
все это от него, поэтому каждый, думая о любом из божеств, силах
природы или великом непознанном нечто, обращается, в конце концов,
к тому же Единому. Поэтому проявляем терпимость к сторонникам любых
учений.
— Хороша терпимость, когда вы
уничтожили папу и кардиналов. С такой же веротерпимостью инквизиция
убивала евреев.