Неудивительно, что войско двигалось
медленно. Солнцезатмевающий король не спешил, он устроил своего
рода парад несокрушимой мощи перед жителями морально неустойчивых
южных провинций, еще недавно принадлежащих испанцам. Ему было
наплевать, что медленное движение своей армии ничуть не лучше, чем
налет иностранной: те же вытоптанные поля, конфискованные запасы
пищи и фуража, обиженные селяне.
Кроме того, не поспевали полковые
хлебопекарни. Весь хлеб в солдатских ранцах, запасенный перед
маршем, был съеден, и огромная армия каждые несколько дней
останавливалась на выпечку хлеба.
Утомленный переходом, Людовик на три
дня остановился в Лионе, затем продолжилось движение на юг. Только
через месяц после старта военной кампании авангард вступил в
Руссильон.
Пейзаж поменялся, вдаль до самого
горизонта уходили виноградники. Присоединился знаменитый
Королевский Руссильонский полк, армия достигла пятидесяти тысяч
человек, половины всех вооруженных сил страны.
Слуги расставляли шатры и павильоны
к очередному вечернему празднику и театрализованному представлению,
где король-солнце как всегда сыграет Аполлона или что-нибудь не
менее солнечное. До бала Людовик собрал военный совет. На совете он
выглядел совершенно другим человеком. Король-плейбой на некоторое
время стал полководцем.
— Граф дю Плесси, еще раз
расскажите нам, что произошло пять месяцев назад.
Граф, командовавший в том бою
гвардейским резервом, бездарно превративший посмертную победу де
Тюренна в поражение, рассказывал о бое трагическим тоном человека,
который проявил незаурядное мужество и воинский талант, но
неисчислимые вражеские орды оказались сильнее.
— Ваше величество, маршал погиб
в самом начале боя. Вероотступники применили дьявольское оружие. Я
увидел только вспышку и грохот, как будто взорвался бочонок с
порохом. Полки уже пришли в движение, но нас было слишком мало.
Противник перекрыл дорогу на Баланс, отбил атаку, а затем перешел в
наступление превосходящими силами. Мы сделали все, что могли,
сир.
Король нервно несколько раз прошелся
взад и вперед по палатке, потом резко остановился перед графом.
Длиннющие кудри его парика колыхались в такт гневному
дыханию.
— Мы не можем сказать правду
Франции о вашей трусости, граф! Вся Франция будет смеяться над
нами, что мы доверили гвардию такой бездарности.