Привязка, благоприятные дни… да тут просто боги репродукции
собрались!
— У тебя что-то болит? Скажи мне, — склонился к моему лицу
“муж”, опаляя жарким дыханием.
Сердце чуть не остановилось то ли от страха, то ли от желания
поцеловать эти плотно сомкнутые губы.
— Да… — сглотнула я. — Живот...
Я не солгала. После того поцелуя, когда меня буквально било
молниями и наполняло чем-то огненно-желанным, тело беспрестанно
очень жалобно ныло. Промолчу, что от желания. Живот сводило просто
отчаянно.
— Позову лекаря, пусть проверит, не причинила ли вреда моя
сила.
Мужчина отстранился, подхватив со спинки стула белоснежную,
хрустящую от свежести рубашку, накинул её на загорелые плечи и
двинулся к порогу.
Облегчение прокатилось по венам.
Неужели, удалось выиграть время?!
Когда лорд инквизитор открыл дверь, в комнату ворвался чёрный
мохнатый вихрь с двумя жуткими светящимися огнями на месте глаз, и
я вскрикнула от испуга.
— Стоять, Анхор! — приказал лорд. — Куда ты, толстая
скотина?
Пёс, открыв пасть с клыками размером с мужской палец, ступал
тяжёлыми лапами прямо на меня, и мои колени затряслись.
— Ваф! Р-р-р! — подал голос зверь.
— А-а-а! — заорала я.
Адальхарт в один миг бросился ко мне, обхватившей себя руками от
страха, и прижал к стальной груди, вновь наполняя мою грудь
глубоким сладким-горьким ароматом горного вереска и уходящего
лета.
Лохматый медведь, чёрный с коричневыми пятнами, высунув розовый
язык, уселся перед нами и с любопытством принялся меня
разглядывать. Должно быть, я аппетитно смотрелась в его глазах:
слюна так и капала на мягкий ковёр, наверняка же, дорогой.
— Не бойся, Лера, — прошептал “супруг”, невесомо касаясь губами
виска, и я осознала, что доверительно и очень-очень непозволительно
жалась к нему, стискивая в кулачке ткань его безупречной
рубашки.
Меня очень бережно к себе прижимали, и вся моя воля готова была
растаять, словно снег под жаркими лучами.
— Анхор, к двери! — приказал инквизитор. — Да, Валери теперь моя
жена, не врывайся и не пугай её, а то подумает, что ты у меня не
воспитанный!
Пёс поглядел на хозяина, и задорный взгляд его сделался
озадаченным, а затем и вовсе — грустным. Готова поклясться,
медвежонок проронил слезу, какой ранимый!
Пасть зверя захлопнулась, голова поникла. Подняв мохнатый зад,
он проковылял к двери.