Черт, почему это так остро и приятно!
С губ Лекса срывается короткий смешок.
— Тебе же нравится, Ярослава, — шепчет он мне на ухо, поглаживая мою грудь через тонкий хлопок. — Чего ломаешься?
Он наваливается на меня еще сильнее, его ноги плотно прижимаются к моим, грубая джинсовая ткань проезжается по одной из ранок на колене, и я громко вскрикиваю от боли.
Лекс тут же замирает. А потом отстраняется и смотрит вниз. Ниже линии юбки. Кажется, он до этого и не видел последствий моего побега. На остановке было темно, тусклый фонарь не в счет, в машине тоже темно, в коридоре сначала не горел свет, а потом ему было не до этого…
— Какого хрена ты молчала? — зло спрашивает он, рассматривая темные запекшиеся царапины, которыми покрыты мои ноги.
Я неловко пожимаю плечами. А когда я должна была об этом сказать?
— В ванную пошли. — приказывает Лекс. — Надо все это обработать.
Кажется, у меня уже не осталось сил на сопротивление: я слишком вымотана сегодняшним днем, беготней по гаражам, бесконечным страхом и этим бешеным поцелуем.
Поэтому я покорно снимаю кеды и иду вслед за Лексом в ванную. На удивление, она очень светлая и чистая: со сверкающей раковиной и какой-то крутой душевой кабиной.
— Снимай все тряпки и лезь в душ, — грубовато говорит Лекс. — Я пока поищу какую-нибудь дезинфекцию.
Киваю.
Он уходит, я машинально тянусь к молнии юбки, а потом вдруг думаю: а с чего это я буду полностью раздеваться? У меня исцарапаны только ноги, значит, достаточно будет снять только колготки, чтобы обработать ранки.
Я и так тут в одном лифчике хожу. Хватит с Лекса и этого.
Осторожно скатываю с бедер изорванный капрон и чуть не вскрикиваю, когда дело доходит до коленок. Колготки буквально присохли к ранкам и, черт, это больно. Очень больно.
Из глаз сами собой начинают катиться слезы, а я их вытираю по-детски кулаком и всхлипываю, не в силах остановиться. Ну что за глупости? Я не плакала, когда узнала, что Пашка за мной не приедет, я не плакала, когда летела вниз с обрыва, собирая все камни и колючки, я не плакала, когда Лекс меня поймал…
Ну почему сейчас-то? Из-за какой-то ерунды. Ну больно, и что теперь? Это разве повод? Как будто я в детстве не обдирала коленки.
Но слезы все текут и текут без остановки, и вот такую зареванную, с наполовину снятыми колготками меня видит Лекс, вернувшийся в ванную с каким-то бутыльком. И это так стыдно и унизительно, что он меня вот такую видит, что я начинаю плакать еще громче.