Дикарю не
оставалось ничего другого, кроме как сделать то, что от него
требовали.
Черный
шарик проскочил в желудок так, словно только этого и ждал. Живот
наполнился приятной теплотой, которую слегка разбавил глоток
живчика. Досчитав про себя до тридцати, он закинул внутрь красную
жемчужину и снова запил. После этого принялся прислушиваться к
своим ощущениям.
Живот
начало печь значительно сильнее. Он почувствовал, как стремительно
растет температура тела. Запылали уши и щеки, вспотели
ладони.
— Холод,
мне что-то стало вдруг очень жарко. Так и должно быть?
Знахарь
подошел к сидящему на полу Дикарю со спины и положил руки ему на
виски.
— Все
нормально, так и должно быть. Сейчас будет больно, но ты постарайся
расслабиться и не кричать.
Тело
пронзила тысяча раскаленных штырей. Глазные яблоки закипели, мозг
стал давить на черепную коробку изнутри. Он задергался,
конвульсивно, мучительно, пытаясь вырваться из огненно-горячих рук,
что прожигали его голову насквозь. Горло сжал спазм, безмолвные
вопли раздирали глотку; все что ему оставалось — лишь мучительно
сипеть, считая секунды до конца этой пытки. Расслабиться, не
кричать? Да он чувствовал себя так, словно его прокручивают через
раскаленную добела мясорубку, причем ножи на ней стояли тупее
тульских валенок. Мышцы расщепило на составляющие, расслоило по
волокнам, кости разошлись по костным швам. Костный мозг
расплавился, став кипящим желе. Тело превратилось в бурлящую лаву.
А потом все вокруг заполнил невыносимо слепящий свет, выжигающий
без остатка. Когда свет погас, истерзанное болью сознание
смилостивилось над ним, он погрузился в темноту.
***
— Еда, Еда…
Едаааааа… ЕДА! ЕДА!
ЕДАЕДАЕДАЕДАЕДАААААААААААААААААААААА!!!
Ощущения были странными. Он словно
плыл в толще воды и все никак не мог добраться до поверхности; тело
плохо слушалось, сил не хватало, хотелось остановиться. Но он снова
и снова заставлял себя загребать тяжелую, словно ртуть, воду.
Казалось, что это длилось часы, дни, а может недели или даже
месяцы. Ощущение времени стерлось, исчезло, его здесь не
существовало. Только он и нескончаемая толща воды.
Но однажды он всплыл.
Извилистые трещины пересекали
штукатурку во всех направлениях так густо, что та отслаивалась
огромными кусками. Выглядело отвратно.
Сбоку светило солнце, чувствовалось
тепло. Он ощущал спокойствие, шевелиться не хотелось. Что он тут
делает? Как давно он здесь лежит? Он постарался вспомнить, но лишь
заработал головную боль — мозги негативно отреагировали на самую
минимальную активность, думать было физически больно.