Опираясь на правую руку, он сел и
осмотрелся. Приличных размеров помещение выглядело так, словно люди
забросили его давным-давно. Желтые потеки на «казенных стенах» —
наполовину крашеных синей отслаивающейся краской, наполовину
оштукатуренных; на стенах грязь, разводы, паутина. Сквозь пыльные
окна пробивались солнечные лучи. Хуже всего выглядел пол. Он был по
щиколотку завален мерзкой, даже на вид, шелухой серо-белесого
цвета, похожей на высохшую змеиную кожу, порубленную на мелкие
куски. Она устилала тут все вокруг толстым слоем. А еще кости.
Раздробленные, на совесть высохшие и совсем свежие, они торчали из
этой шелухи повсюду. Вон, даже пробитый человеческий череп валяется
в углу. И среди всего этого безобразия разлегся он сам.
Похоже, он лежит тут уже давно.
Посреди этой непонятной шелухи на совесть утрамбованное пятно до
каменного состояния высохшей глины. Словно звериная лежка, только
зверь должен быть никак не меньше медведя, уж больно «пятак»
приличных размеров.
Что с ним случилось? Последнее
воспоминание, за хвостик которого удалось ухватиться — он встретил
в погибающей, раздираемой зомби и мутантами Москве человека.
Странного человека, который много всего ему рассказал. И дал ему
новое имя. Каким было это имя? И что говорил тот человек? Он о
чем-то просил его, взял обещание. И что было потом? От попыток
напрячь память, снова заныли виски.
Он попытался встать. Тело ощущалось
чужим, плохо слушалось, принять вертикальное положение вышло с
трудом. Предательская слабость по всему телу и привкус железа на
языке, голова кружилась. Было еще кое-что, что порядком смущало. Он
всегда был таким высоким? Ощущения, будто он стоял на ходулях.
Дикарь!!! Он вспомнил Имя! Точно,
именно так его окрестили, когда он попал в Улей. Улей?! Да, именно
Улей, то место, куда его занесло.
Словно прорвало заслонку, в памяти
одно за другим резко стали всплывать воспоминания. То, как он
боролся за жизнь в сожженном, сожранном, расстрелянном, раздираемом
тварями и безумием мегаполисе. От лавины воспоминаний голова
вспыхнула резкой, стреляющей болью. Мозг, казалось, горел огнем,
словно его натерли жгучим перцем.
Он схватился за голову и присел на
корточки, скрючившись в три погибели и пережидая болезненный
приступ. Секунды, казавшиеся годами, текли, ему постепенно
становилось легче. Потихоньку придя в чувство, он решил, что пока
не стоит терзать свою память. Лучше постараться не
концентрироваться на этом, а то боль невыносима. Кое-как собравшись
с силами, он снова поднялся и занялся осмотром собственного тела.
Что-то не давало ему покоя.