Совсем рядом отыскалась еще одна дверь. Он толкнул створку
и замер. За порожком зыбкой стеной поднималась
непроглядная, могильная, тьма.
— Маманька. Тетенька Клава.
Темнота подалась навстречу, дворовой шавкой лизнула в лицо.
Андрейка колебался, пританцовывая на месте. Штаны обмочишь,
позору не оберешься. Он пересилил себя и шагнул
в темноту, выставив руки перед собой. Так по деревне
слепой Миколка ходил. Мальчишки травили юродивого, грязью кидали,
и Андрейка не отставал. Было весело. А теперь
Андрейка чуть не расплакался. Но-но, нюни не распускай,
батянька в Красной Гвардии служит, на што ему такой
сын?
Андрейка шел мелкими шажками, на ощупь. Пахло мускусом,
прелым навозом, сенною трухой. Чудилось, тьма никогда
не закончится, и он так и будет идти
в жирную, сальную пустоту, пока не умрет. Руки ткнулись
в шершавое дерево. Длинная жердь, доска, еще одна, ладонь
провалилась в пустоту и схватилась за мягкое. Мягкое
вдруг шевельнулось, отдернулось, послышался короткий удар. Андрейка
вскрикнул по-заячьи, хлопнулся на задницу и пополз,
отталкиваясь ногами. Во мраке шумно возились, вздыхали
и перешептывались. Неразличимые чудища разыскивали Андрейку,
шаря длинными, когтистыми лапами. Мальчишка обмер, парализованный
страхом. И тут из темноты спросили:
— Бб-е? Б-ее.
— Меее.
У Андрейки сердчишко едва не вырвалось из груди.
Вскипевшая кровь глухо билась в висках. Герой — штаны
с дырой. Он встал, нащупал загородку, просунул руку.
Пальцев коснулись мягкие, теплые губы.
— Ммеее.
— Бяшечка-а, — простонал Андрейка. Батюшки, овцы или
козы, а ты чуть не помер. Андрейка
повернулся и, спотыкаясь, пошел в сторону синеющего
провала открытой двери. Вот дурной, на двор угодил.
А если б там бык? Они ого страшные, подымет на рога,
о стенку шмякнет, то, что останется, мамунька в ведро
соберет.
Ну точно! Выбравшись в коридор, он приметил новую
дверь. Как проглядел, тюха-матюха? Андрейка вошел. Под потолком
слепо моргала лампадка, подсвечивая алым краешки стола
и лавок, словно плывущие в окружающей темноте. Это ж
там, где вечеряли! Огромным, хищным зверем корячилась печь. Зверь
спал, и в обманчивых переливах тусклого света казалось,
будто меловые бока ходят в такт затаенному, глухому дыханию.
Оказавшись в знакомом месте, Андрейка успокоился, унялась
противная дрожь. Осталось тихонечко добраться до рукомойника.
Лишь бы хозяев не разбудить. Андрейка поежился,
представив, как стоит со спущенными портками,
а из темноты подкрадывается страшенный, воняющий гарью
Петр Степанович. Заорет: «Ты чего тут удумал, паскудник?!»,
да перетянет ремнем пониже спины.