Самолюбию польстило, что моя персона занимала в фольклоре не
последнее место. Причём оная присутствовала сразу в двух ипостасях.
Об Иване-Американце говорили, как об опытном старовояжном,
удачливом купце, который ворочает крупными делами на островах. А,
рассуждая о войне с чукчами, непременно упоминали нового вожака у
диких. Дескать, некий Ворон то ли тойон, то ли шаман объединил под
своей рукой туземные жила и поднял их на борьбу с казаками, и чуть
ли не из-за него только русским и пришлось отступить.
Но больше всего пришлый народ обсуждал виды на промысел. Про
пушнину он готов был говорить и слушать круглыми сутками.
Выгруженные с "Онисима" меха (на самом деле доставленные накануне
эфирными путями) произвели на многочисленных искателей удачи
должный эффект. Люди обступили груз, зашумели, обсуждая качество и
цены, зашевелились, словно собрались отправиться в Америку прямо
сейчас.
Нашлись знатоки, утверждающие, будто способны отличить
аляскинскую чернобурку от товарки с ближних островов, нашлись
простаки, что принимали любую байку на веру, и тем только
провоцировали шутников. Зашёл разговор о неведомом звере, мех
которого ценится в Китае больше, чем калан.
Я не преминул воспользоваться случаем и доверчивостью публики,
чтобы возобновить старый слушок о проклятии морских коров. Такая
толпа, доберись она до Берингова острова, могла сожрать реликтовое
животное с потрохами.
– Лицо чернеет уже на утро. А дня через два или три – нет
человека, – говорил с моей подачи одни из старожилов.
– Ерунду говоришь! – возражал ему другой. – Мясо как мясо, не
хуже говядины. В другом беда кроется – загубишь зверя морского,
удачи не будет.
Меня устраивали обе страшилки.
***
На холм поднялся Яшка. Мальчишка давно превратился в здорового
парня, а с этого сезона ему предстояла самостоятельная работа – он
принимал у Березина новенький галиот.
Окунев долго упирался, прежде чем согласился отпустить Яшку из
ученичества. Мореход помнил об участи старшего Рытова, который
погиб хотя и по собственной вине, слишком уж самоуверенным был. Но
слабость воли шкипера внесла тогда свой вклад. Чувствуя вину,
учитель, кажется, вознамерился довести парня до совершенства, а
вместе с тем до белого каления. Тот же воспринимал затянувшееся
ученичество, как кабалу. Молодой темперамент не признавал
осторожности. И только моё вмешательство, вызванное кадровым
голодом, позволило курсанту, наконец, получить назначение.