Так странно.
Когда я поняла, что Громов пьян, то ожидала натолкнуться на толпу из его пьяных друзей и, откровенно говоря, проституток. Я думала, он веселится в компании пацанов и шлюх, и прекрасно проводит воскресный день.
Но, кажется, Громов пил в одиночестве.
— Что надо? – его злой, холодный голос вырвал меня из размышлений, и мне пришлось встретиться с реальным Громовым, а не с образом в моей голове.
И этот реальный Громов был очень, очень зол. Я повернулась и впервые за все время посмотрела прямо на него. Босой, в джинсах без ремня и надетой задом-наперед футболке, с трехдневной щетиной, он стоял в шаге от меня, скрестив на груди руки, и испепелял меня взглядом. Сейчас он не казался таким пьяным, как я думала еще пять минут назад, и я с трудом проглотила тяжелый комок.
— Гром, я...
Я не знала, что сказать ему.
Он вскинул брови, когда я замолчала на полуслове, и по дернувшимся желвакам на лице, я поняла, что он до предела стиснул зубы. Его злость ощущалась вокруг почти физически. Она обжигала. Мне казалось, я видела в его глазах пламя. Я знала, что это игра света и тени, но Громов все равно меня пугал.
Блять.
Смотреть на него было больно. Я сразу же почувствовала себя необъяснимо виноватой. Он пил из-за меня?.. Все-таки пил.
— Чего ты хочешь? – спросил он вдруг устало.
Когда он перестал плеваться от ненависти, я поняла, что все-таки не ошиблась. Он был действительно сильно пьян.
— Денег?
Он потряс головой, а потом усталым жестом провел ладонями по глазам и, не сказав мне больше ни слова, развернулся и пошел в сторону кухни. Я двинулась следом за ним, словно привязанная. Мы никого не встретили по дороге – коридор был совершенно пуст. Громов напился холодной воды прямо из крана, потом ею же и умылся, вытер лицо краем собственной футболки и оперся на высокий стул за барной стойкой.
Я оценивающим взглядом окинула беспорядок на рабочих поверхностях и на столе. Грязные тарелки, чашки, бокалы, столовые приборы. На полу валялись скомканная бумажная упаковка, на которой я увидела логотип Макдональдса. Серьезно?
— Где моя мама? – вопрос вырвался у меня невольно. Я не хотела его задавать.
— Без понятия. Я ее уволил.
— Уволил?! Как это – уволил?
— Ты реально хочешь предъявить претензию мне? Охренеть, вот это наглость! – Громов насмешливо зааплодировал мне в воздухе. – Извини уж, что уволил женщину, которая каждый день бы напоминала мне о том, какая сука ее дочь.