А чего это Назар наш носом крутит?
— Лапушкин, ничего не чувствуешь?
— Нет. — Занятно, в кого бы ни влетел, органы
чувств приводятся к состоянию прежней материальной оболочки, вот и
сейчас, и нюха нет, и правый глаз видит значительно хуже
левого.
— Паленым пахнет! — Назар принюхивается и все
больше нервничает. — У этого шоферюги чавой-то загорело. Как бы нам
здесь не поджариться, навроде карасей у поварихи!
Да, мало у нас проблем было, так вот еще получите!
У Назара хоть ноги и переломаны, зато обе руки целы, а у меня
действует только левая. Ему перевалиться через низкий борт пара
пустяков, даже если плюхнется неловко, потом на локтях отползет. А
у меня при первом же резком движении сознание отключится. С
растущей тревогой слежу за Назаром.
— Как? Разгорается? Дыма вроде нет…
— А ты сам не чуешь? Принюхайся!
— Нет, ничего не чувствую. У меня нюха нет совсем.
И ты ведро не трогай, чего ты заливать собрался?
Назар убрал руку от ведра, еще подергал носом и
постепенно успокоился. Фу ты, черт, паникер долбанный, я уж
думал…
Назар посмотрел на меня с любопытством.
— А ты чаво, точно ничего не чуешь? То-то я смотрю,
спокойно лежишь.
— В каком смысле спокойно?
— Да не ворчишь на меня. — Назар расхохотался. — А
я тут терпел, терпел, да и сходил под себя! А тебе вроде все равно.
Сам-то как, не припират?
Я, завернув шею, насколько получалось, посмотрел на
расползающееся из-под одеяльца Назара мокрое пятно. Прислушался к
своим ощущениям. Пока, вроде, терпимо, но потом… Да, уж, ситуация,
а куда деваться?
Остаток дня, и ночь, и следующий день, и еще одна
ночь никаких изменений в наше безрадостное положение не принесли.
Хлеб мы умяли в первый же день, вода тоже быстро закончилась, хотя
Назар поначалу почти не прикладывался к ведру, жалуясь на
невозможный запах бензина, но потом пил даже больше меня. В небе
пролетали самолеты, чаще немецкие, разных размеров, большими
группами, реже наши, тупорылые истребители, поштучно и тройками.
Шум на недалеком шоссе то затихал, то нарастал, канонада вокруг
тоже меняла громкость и направление, но, к моему удивлению,
полностью не стихала, и не удалялась. Назар, то матерился, то
молчал, а раз вздумал покричать, в надежде, что кто-нибудь его
услышит. Я тут же попросил его заткнуться, неизвестно еще, кто
услышит его вопли о помощи, и чем эта помощь обернется. Сам я снова
и снова пытался оторвать сознание от тела, получалось, однако не
особенно.