Вечером третьего дня я, пользуясь дремотным
полусонным состоянием, опять попробовал уйти в астрал. И начало
сразу обнадежило. Сознание легко воспарило над землей, резко рванув
к облакам, кружась и кувыркаясь, так что я с трудом взял его под
контроль, выровнял и притормозил безудержный полет, переведя в
плавное парение. И при всем этом чувствовал неправильность и
незавершенность происходящего. Да, я ушел, но… остался. Какой-то
частью сознания висел в пространстве, и мог двигаться, замедляясь и
ускоряясь. Видел мир, землю под собой и облака выше, поднимался в
густой серый туман этих облаков и опускался к самой поверхности
земли, разглядывая в упор травинки, покрытые пылью и вечерней
росой, и букашек на них. Но при этом другая часть меня плотно
застряла в теле красноармейца Авангарда Лапушкина, нипочем не желая
покидать его. Я колебался, боясь уйти совсем. Если я рвану отсюда,
что может произойти? Раздвоение личности и сумасшествие? Не надо
мне этого. Так что, возвращаться, или… Я снова поднялся к облакам,
и понесся, все дальше и дальше удаляясь от полуторки, как вдруг
остановился, не в силах продвинуться дальше. И снова я попытался
разобраться в своем странном состоянии. Получалось… Да хрен его
знает, что получалось. Кажется, это не сознание ушло куда-то, а я
просто вижу все со стороны, оставаясь в самом себе, ну, то есть в
Лапушкине. Вот сейчас совершенно точно вишу над покатым холмом,
заросшим поблекшей под июньским солнцем травой. Вижу дальше другой
холм, но продвинутся к нему, зависнуть над ним не могу. Смотреть
отсюда — пожалуйста. Зато могу двинуть сознание, или свой «верхний
взгляд» назад, ближе к замершей в кустах полуторке. И в стороны
тоже могу, как по окружности. И каков же радиус этой окружности?
Прилично получается, километров пятнадцать, а то и все
двадцать.
И что теперь, возвращение блудного фантома? Раз уж
убежать не получилось. Все же прогресс сегодня, может, завтра с
утреца попробую, выйдет удачней. А пока скольжу назад, к родному
грузовичку, так, раз такое дело, глянем заодно на ближайший
окружающий ландшафт. Ага, никаких беженцев и отступающих на шоссе
нет, а есть как раз наступающие, то есть немцы. Но не густо, дорога
не из стратегических, плетется на восток пешая колонна,
численностью… да человек двести, пожалуй, не больше. Грузовики
обгоняют, семь штук ровным счетом, ерунда. Так, а в стороне от
дороги большое такое село, дольше хутора и деревеньки, довольно
густо. Холмы, то покрытые лесами, где густыми, где прозрачными, а
то и вовсе голые, овраги между ними разной длины, глубины и
зарощенности. В смысле, заросли они кустарником и деревьями в
разной степени. Недалеко от кустов, где прячется наша полуторка, в
нескольких местах машут косами мужики и бабы, ребятня крутится
между ними, шавки носятся. Где то уже скошено, трава подсохла и
дожидается гребцов, то есть крестьян с граблями. Но они придут
завтра днем, к вечеру трава набрала от росы вторичную влагу.
Натюрморты идиллические и пасторальные, я бы и сам сейчас… И не
скажешь, что рядом идут колонны профессиональных убийц, и прячутся,
спасаясь от них в редколесье беженцы с уже разоренных ими
краев.