- Хм… хм… - покачал головой Александр
Николаевич. – А «Блаженны гонимые за правду, ибо их есть Царствие
небесное»? Как это понимать?
- Тут не сказано, что они будут
править в Царствии небесном. – пожал плечами Лев Толстой. – Скорее
всего, это развернутая аллегория, для более привычных нам фраз
«преставился» или «бог прибрал», то есть, отправился на небеса. Так
что фраза сия переводится на нормальный русский язык, как «Дурны
гонимые за правду, ибо они отойдут в лучший мир». И в этом есть
своя сермяжная правда. Или вы скажите, что за правду не убивают как
у нас, так и в Париже с Англией?
- Ну… Лев Николаевич… я даже не знаю,
что сказать.
- Это не так уж и плохо. – впервые
улыбнулся граф. – Быть может, вы и архиепископу не расскажите.
Убить не убьет за такое, но приголубит посохом уж точно. А мне моя
спина дорога.
- Вот теперь я вижу – натурально
вольтерьянец, - расплылся в улыбке Александр Николаевич.
- Ваш вольтерьянец, - заметил
Шипов.
- Я уже понял, - кивнул цесаревич в
сторону оружия, разложенного перед ним. – Впрочем, я все же должен
отреагировать на ваши рассуждения о христианстве, Лев
Николаевич.
- Они вас заинтересовали?
- Скорее, они меня ужаснули. И я
очень надеюсь, что вы более никому их не расскажите.
- Но почему?
- Потому что это ересь! – излишне
жестко произнес, почти что рявкнул, Александр Николаевич. – Если вы
прочтете всю Нагорную проповедь как единое произведение, то без
всякого сомнения, это увидите. Все эти ваши игры со словами –
пустое. Занятное, может быть даже веселое, но пустое. И опасное!
Будь я также набожен, как мой отец – вас бы за такие слова уже в
железо заковывали.
Лев промолчал.
Устраивать религиозные дебаты он не
собирался. Себе дороже.
Цесаревич же воспринял это
по-своему.
- Я передам архиепископу, чтобы он
наложил на вас епитимью за злословие. Скажу – много ругались.
Почитаете молитвы месяц. Подумаете над своим поведением. И чтобы я
больше таких слов от вас не слышал! Ясно ли?!
- Так точно, - равнодушно произнес
молодой граф.
Он не злился.
Провоцируя собеседника, он думал об
еще более жесткой и агрессивной реакции, хотя в душе и надеялся на
том, что этой придумкой получится увлечь цесаревича. Но… получилось
так, как получилось.
- Александр Николаевич, и все же,
зачем вы меня вызвали? Досужие разговоры о житье-бытье вас не
интересуют. Религиозные споры тоже. Тогда что?