- Как я могу предстать перед невестой в таком виде?
Шутил! Шутил я, брат! Дай обниму, генерал ты мой адмиралище!!!
Свита и моя и цесаревича приотстала, давая возможность
братьям спокойно поговорить.
- Как тебе моя Мария? Рассказывай, молчун. Слова из тебя
не вытянешь!
- Прекрасная девушка, рад за тебя, брат. Только вот
придворная сволочь позволяет себе косые взгляды. Замечания колкие и
тому подобные гадости. Ну, ты ж ходок по фрейлинам, сам
понимаешь...
- Понятно, ничего не изменилось за три года. Значит, это
ты отцу подсказал про переезд в Москву.
- Я, хочу к вам сбежать, подальше от маменькиных
нотаций.
- Погоди, но у тебя же там дела, целый завод! Неужели
бросишь?
- Перевезу в Москву. Как построишь железную дорогу, по
ней и перевезу!
- А флот, или Балтику тоже подтянешь к
первопрестольной?
- Да, с морем не получится, но в гости ездить буду. Не
прогоните?
- Костя, - брат даже задохнулся от возмущения, - да как
ты можешь такое говорить! Даже в шутку! После всего, что ты для нас
сделал!
Мда, примерно такой реакции я и ожидал. После того что я
сделал. Да Роберта Рождественского я обворовал. Цинично рассудив,
что в этой реальности вряд ли он родится, слишком много точек
расхождения появилось с нашим миром. Если смотреть по Пушкину и по
Амуру, даже по Лермонтову. Михаил Юрьевич после разжалования и
отправки на Кавказ, литературным творчеством не занимался и сгинул
в одной из первых стычек с горцами в 1838 году. Представьте, если
бы в нашей реальности после стиха "На смерть поэта" Лермонтов
ничего не написал? Представили? Вот, а у нас тут так...
Поэтому надо добавить романтики и лирики в век жестокий
девятнадцатый, а заодно и поддержать реноме чудо-ребёнка, а то
многие записали юного Костю Романова в торгаши и счетоводы.
То, что ЗДЕСЬ я рисовал на порядок лучше, чем в родном
теле и в своём мире 20-21 века уже упоминал, но и музыкальные
способности "прорезались". - Костик недурно играл на рояле и голос
был великолепный. И вот, в феврале 1841 года, просмотрев письма
брата и отобрав одно, где он описывал дальневосточную природу с
Амуром-батюшкой, огромными звёздами, величавыми елями и бескрайними
просторами, я подвинул к себе стопку листов и начал "изображать
черновики". Дня три я "марал бумагу", строго приказав не убирать со
стола ни одного листочка, а затем ломанулся к Жуковскому.