«Людишки?» – какое-то
неправильное определение мне приходит на ум. Неприятное, я бы
сказал. Даже оскорбительное. Думаю, если бы какая-нибудь лысая
зубастая скотина меня назвала «людишкой», то быстро бы о том
пожалела, сгнивая заживо от умелого проклятия, на которые я был
большой мастак.
Хм, а я был?
Для глубокомысленных рассуждений о
природе людской и орочьей было не место, и не время, так что,
переждав очередной приступ головокружения, я принялся искать
выход. Где-то наверху должен был быть пролом, но как до него
добраться – идей не было, да и сам он был не виден сквозь густую
темно-серую хмарь. Подозреваю, что это вовсе не туман и не дымка,
и, окажись на моем месте человек, он бы не видел ровным счетом
ничего: ни одного источника света ни вдали, ни поблизости не
находилось. Темнотища, однако. Я тоже в таких условиях орлиным
зрением не блистал, но и не совсем ослеп. Однако прежде чем
отправляться навстречу хоть чему-нибудь, следовало бы определить,
что из ценного при мне, и чего не хватает.
Не хватало всего, кроме оружия:
тяжелый клинок с толстым обухом, расширяющийся к острию, с
односторонней заточкой, будучи закреплен в ножнах с помощью
кожаного ремешка, пропущенного через кольцо возле устья, не
потерялся. Не потерялся и длинный прямой обоюдоострый нож, и ложка
в поясном чехле была при мне, жаль, черпать этой ложкой было особо
нечего, кроме воды из подземного озера. Но воды после недавнего
купания во мне и так было немало. Остались при мне и кресало с
кремнем, хотя трут превратился в комок, из которого капала вода. На
поясе находилась и небольшая пузатая кожаная фляжка. Хотя и пустая,
правда, зато из нее вкусно пахло вином.
«Кислой бурдой, которой я и
свиней поить бы не стал».
А на вкус, как помниться, так было и
ничего так...
«Если с орочьей брагой
сравнивать, то, наверное, так оно и есть. Хотя, те орки недалеко от
свиней ушли».
Это я и в винах разбираюсь?
И, кстати, у меня, похоже, с головой
проблемы – как-то машинально отметил про себя я. Однако сидеть и
размышлять почему-то не хотелось: похоже, предыдущий хозяин тела
привык думать ногами, и мне сие наследство передалось в полной
мере. И это, хочу заметить, было даже хорошо – потому что я твердо
знал: прежний-я уже впал бы в отчаяние, и, скорее всего, тут бы и
остался, сломленный кажущейся безвыходной ситуацией. Новый-я много
думать не хотел, и помирать не хотел тоже, зато очень хотел
действовать.