«Тогда, познав мудрость и
запретные для меня тогдашнего тайны, я сделал ее сам. Это был
шедевр, хоть я и не мог ни повторить его, ни хотя бы теоретически
обосновать даже возможность подобного. И уж тем более я не стал
рассказывать об особенностях моего творения ни учителю, ни
мастерам. Филактерия, в ней темница духов, в ней, в свою очередь,
мощный маяк души, настроенный на меня, и еще кое-что из того, чего
знать и уметь мне не полагалось.
Не сосуд с куском своей души,
пригодным лишь для поднятия лича, а уникальный артефакт!
Второй шанс.
Вторая жизнь».
Зачем мне понадобилось создавать
такую штуку я вспомнить так и не смог, но откуда-то появилось
понимание, что сам процесс был сопряжен с огромным риском.
Необходимые ритуалы проводились мной почему-то в ужасной спешке, я
многое мог упустить (да и, скорее всего, так и вышло), но, судя по
тому, что именно я сейчас именно тут, а не где-либо еще, то все
получилось неплохо. А еще, стоит отметить, что этого самого
«учителя» тогдашний - я определенно не любил и даже боялся. Почему
оно так – в памяти не отложилось, но ощущение тяжелой, подсердечной
ненависти к бородатому благообразному старцу с выцветшими добрыми,
чуть усталыми глазами мне передалось в полной мере. Страх передался
тоже, и это было странно, потому что новый-я точно знал, что на
свете нет ничего, чего бы стоило так страшиться, а уж тем более
таких чувств не мог вызвать престарелый человечишка. Думаю, ему бы
хватило одного доброго пинка в его дряхлое пузо, чтобы отправиться
на тот свет. Да! Не тягаться ему со мной, ни на ножах, ни на
длинных клинках, ни на копьях, ни на кулаках!
«Странно, однако. Не припоминаю
за собой такой воинственности раньше»...
Кстати, и это тело, значит, и есть
тот самый второй шанс?
Прощальное напутствие старого орка
обрело неожиданно глубокий смысл.
Я потер пострадавшую ягодицу.
Пожалуй, не буду никому из мастеров (кто бы это ни были)
рассказывать об обстоятельствах воскрешения. И друзьям не буду,
если они у меня были, женам не буду и вообще, все было совсем не
так!
Валяться на холодных камнях надоело,
и я с болезненным рыком воздвигся сначала на карачки, а потом и на
ноги. Изрядно взболтанные мозги таким эволюциям оказались не рады,
и меня едва не вывернуло от вернувшегося головокружения. Однако
титаническим усилием мне удалось призвать бунтующие кишки к
порядку, и вчерашний ужин остался при мне, что не могло не радовать
– ничего из того, что могло бы быть найдено (или сорвано, а хоть бы
и поймано) и при том пригодно в пищу, поблизости не наблюдалось.
Человеки, конечно, говорят, дескать, что орк и камень сожрет, но
людишки всегда врут.