Он помотал головой. Вот глупый.
В «Вояж» она с ним не сходила. Другой
бы на месте Гвидо обиделся. Он свою часть договора выполнил, едва
не получив нагоняй от Кейпера, а она... Ну вот как ему объяснить?
Как втолковать, когда он стоит напротив и смотрит своими большими
преданными глазищами? Почему-то Энесс раньше не замечала, какие у
него длинные, по-женски красивые ресницы. А в остальном... Гвидо
был просто Гвидо. Долговязый и нескладной: мелкие черты лица и
тонкая шея, тёмно-русые волосы, зачёсанные набок, пахнущие дешёвым
гелем, одно плечо выше другого... Он как воробышек, которого
хотелось отогреть в мороз, но и только.
Энесс знала, как ужасно звучали эти
мысли — даже на задворках ума, где никто не мог их подслушать. И
потому молчала, раз за разом принимая знаки внимания, смеясь над
ошибками в статьях и заботливо хлопая друга по спине, стоило ему
поперхнуться чаем.
«Чайные минуты» были особенным
временем для них обоих. Короткий ритуал спокойствия посреди вечной
суеты, царившей в особняке Ленартсов, где «Вести Ньив-Дармуна»
доживали последние недели перед переездом.
— Снимай ботинки, — сказала она. Не
держать же его на пороге и не выгонять обратно. Того и гляди ветром
сдует и унесёт до имперской границы.
— Несс... А тебе правда плохо? Если
надо, я за врачом... Я мигом!
— Не надо, — оборвала поспешно.
В конце концов, Дитрих ничего не
говорил о молчании. Гвидо она доверяла как самой себе, а от
одиночества могла сойти с ума, если просидит так до вечера. Она
видела, что друг тоже озабочен. Только ли тревогой за неё? Или в
редакции успело произойти Событие с большой буквы «С»?
— Куртку повесь, — видя, что Гвидо
колеблется, скомандовала она. — И в кухню. Будем пить чай с твоим
рулетом.
— Несс, ты бледная.
— Я тебя сейчас поколочу, — серьёзным
тоном пообещала она, — чтобы понял, как дерутся умирающие. Я в
порядке, правда. Это... для дела.
Остроносое лицо Гвидо оживилось.
— Так ты... симулируешь, что ли?
— В кухню!
— Есть, мефрау! Разрешите вымыть
руки?
— Разрешаю, рядовой. — Энесс
усмехнулась. В этих будничных репликах крылось что-то неуловимо
родное. Конечно, Гвидо не мог заменить Эрьена — они были слишком
разными, — но она привыкла к нему. Привязалась за то время, что они
провели бок о бок в тесной «каморке» на втором этаже, сразу за
парадной лестницей особняка. Гвидо принимал её безусловно: со всеми
недостатками, что могли раздражать остальных, со всеми вспышками
энтузиазма и рисковыми идеями. Он не видел в ней дурного — только
ту Энесс де Ланге, какой она могла бы стать.