Левый был похож на холёного
ротвейлера. Чёрные волосы зачёсаны назад, дорогой костюм с иголочки
и какой-то поганый парфюм, разлитый в воздухе, от которого у
Никласа засвербело в носу. Может, с дамами трюк проходил, но ему
было плевать на аристократические замашки. Ничего, кроме
раздражения, следователь Моритс не вызвал.
С ван дер Гассом дела обстояли
иначе. Этот был, скорее, бульдогом, прошедшим бойцовые ямы. О том
говорили многократно ломаный нос и белёсый шрам, пересекавший угол
рта. Закатанные до локтей рукава открывали широкие запястья с вязью
татуировок. Свинцовый квартал? Или Мёртвая гавань? Намётанного
глаза хватило, чтобы понять: внешняя расслабленность обманчива.
Бульдоги преданы хозяевам, но стоит гневу захлестнуть разум, как не
пройдёт и секунды, а мощные челюсти сомкнутся на вашей глотке. Из
всех зверюг эти — самые опасные.
— Не возражаете, если перейдём к
делу? — На запястье Левого блеснули золотые часы. Никлас едва
сдержался, чтобы не присвистнуть. — Лейтенант де Лим передал нам
запись разговора.
— И?
— Нам необходимы подробности, менэйр
Йонссен. Об изначальной причине вашего разрыва с сестрой. Видите
ли, вы — важный элемент головоломки и ценный источник информации.
Кинематическая цепь для механизма, если вам будет угодно. У вас
ведь инженерное образование, я прав?
— Какое это имеет отношение?..
— К Рине? Самое прямое. Без вашей
помощи нам будет сложнее продвинуться в расследовании.
Кофейник с чашками опустился на
стол, и Моритс одарил Литу очередной улыбкой, померкшей спустя
мгновение.
— Если вы, уважаемые, решили, будто
я утаил что-то от полиции, то ошибаетесь. Вместо того чтобы ходить
по кругу, вы бы лучше применили свои фокусы там, где нужно. —
Лебезить Никлас не привык. Совет прозвучал излишне резко, когда он
подался вперёд.
— Сядь.
До сих пор молчавший ван дер Гасс
сделал пасс рукой, и мышцы враз сковало.
— Какого?.. — Вопрос захлебнулся на
полуслове. Воздух не проходил в лёгкие.
— Не усложняй, Ник. — Правый
отбросил щелчком окурок. — Просто смотри в глаза, и скоро всё
кончится.
«Разбежался, сукин сын!»
Он тщетно попытался вдохнуть,
разевая рот, как выброшенная на берег рыба. Как назло, соседний
столик был пуст, а орава алкашей не замечала ничего дальше
собственного носа. Волна отвращения захлестнула с головой — он
проклинал себя за беспомощность, хуже которой для Йонссена не было
ничего. Следом пришли страх и недоумение: не дадут же ему помереть
прямо здесь? Или дадут? Что для колдунов закон, если они пользуются
людьми, как вещью?